– Ну, виноватые найдутся всегда… – шеф хмыкнул. – А вы очень возбуждены, и у вас какая-то нештатная терминология.
– Извините… Но это действительно война Шрёдингера. И я хочу выскочить из нее в реальный мир. Мне нужна связь с пилотом и двенадцать часов времени. Помогите!
– Кто вам сказал?
– Что, простите?..
– Что это она? Такая война?
– Да видно же! – ляпнул Леха и чуть было не откусил себе язык.
– Вы ошибаетесь, – произнес шеф медленно. – Вы напрасно усложняете, Алексей. Совершенно напрасно. Но в любом случае… Ваш доклад об обстановке записан и будет подробно рассмотрен. Примите мою искреннюю благодарность. Теперь слушайте внимательно. Ваша текущая задача выглядит так: остаетесь на месте и ждете подмогу. Она до вас доберется… За те же самые двенадцать часов. Просто стойте и отдыхайте. Как поняли?
– И… это всё? – обескураженно пробормотал Леха. – А что будет с «Избушкой»?
– Пока не могу сказать. Решение по технике принимается отдельно.
– Но ее надо спасти! Она это заслужила! Она же… Чудо, а не машина!
– Потише, Алексей, пожалуйста, не так эмоционально. Мы спасаем людей в первую очередь. А вам пора наконец расслабиться.
– Да какое тут… Мне бы подвинуться еще километров на… Сейчас посмотрю.
– Не надо! – прикрикнул шеф. – Мы знаем, где вы стоите. Вы хорошо стоите, вам ничто не угрожает. Незачем двигаться, и так уже… Погуляли! Хватит! Мы ценим инициативу сотрудников, но довольно. Не усугубляйте. Теперь вами занимается концерн, и не только он, если вы понимаете, о чем я. Ваше дело на данном этапе – ничего не испортить. Не мешайте вас спасать, понятно? Оставайтесь на позиции. Ни во что не лезьте. Никуда не ходите. И ни с кем не говорите! О любой попытке вступить с вами в контакт немедленно докладывайте. Ясно? Это приказ.
– Ясно… – буркнул Леха упавшим голосом.
– Можете пока составить отчет о командировке, – сбавил тон шеф. – И памятную записку для отдела продаж. Опишите подробно всё, чему вы научились, что узнали… Только без этого вашего… Шрёдингера. Его не упоминайте. По этой теме отчитаетесь конфиденциально, когда вернетесь домой. Кстати, о доме. Вашей маме пока ничего не сообщили. Она хотя бы примерно знает, где вы?.. Алло!.. Алексей!.. Вы где?
– В Африке… – хрипло ответил Леха.
Это было как мешком по голове. Стало вдруг очень жарко, неприятно жарко, от ушей до пяток, и задрожал подбородок. Леха закрыл свободной рукой глаза и начал медленно сползать по стене.
О маме-то он совсем забыл. А мама смотрит новости.
Он говорил с ней за пару дней до отъезда и грозился непременно звякнуть с берегов мутной реки Лимпопо. Пижон несчастный. Болтун.
– Ну, будем надеяться… Конечно, если она сама позвонит в ваш отдел, мы это зафиксируем и свяжемся с ней. Придумаем что-нибудь нейтральное. Если всё пойдет как надо, уже завтра никакой легенды не понадобится.
– Да, я понял. Я вас понял. Всё нормально.
– Э-э… Алексей! Вы в порядке?
– На боевом посту, – кое-как выдавил Леха. – Задача ясна, выполняю.
– Держитесь там, – сказал шеф. – До связи. Или, вернее, до скорой встречи в Москве!
– Я «Избушка» – да, – буркнул Леха в трубку и нажал кнопку отбоя.
Сара в своем углу уже не плакала, она спала.
Зато напротив сидел на корточках Леха, и по его лицу катились слезы.
Рамона опять куда-то исчезла. Это к лучшему, не надо ей видеть, как командир экипажа потерял самообладание.
Он утерся рукавом, сунул руку под кресло и достал бутылку. Там еще было граммов двести. Леха присосался к горлышку и начал, булькая и давясь, лить в себя горячую отраву из этилового спирта «Люкс» с характерной пшеничной отдушкой.
Да он бы сейчас и бензину накатил, лишь бы ничего не соображать.
* * *Появилась Рамона с канистрой, отняла бутылку и заставила его сделать несколько глотков воды. Преданно заглянула в глаза, погладила по щеке.
– Всё плохо, милый?
– Перед мамой очень стыдно, – пробормотал Леха. – Прости. Совсем я расклеился. Но просто это как-то… Некрасиво получилось. Я тут играю в супергероя, а она там… А если убьют меня? Что с ней будет?
И разревелся уже всерьез, куда там Саре, – молча, задыхаясь, стиснув зубы, содрогаясь всем телом. Страшно.
Рамона присела рядом, обняла его, положила ладонь на затылок, чтобы не бился об железо, тесно прижалась, задышала ровно и глубоко. Может быть, поэтому Леху отпустило быстро, через несколько минут.
– Извини, – прохлюпал он. – Нервный срыв. Виноват. Никудышный я командир.
Рамона сунула ему бумажную салфетку.
– Что тебе сказал тот человек?
– Стоять на месте. Ничего не предпринимать. Ждать помощь. В пределах двенадцати часов. Это приказ.
– Это твой босс?
– Да.
Рамона сосредоточенно молчала. Леха выкинул салфетку и опять утерся рукавом, потому что салфетка была уже ни на что не годна, а рубашка давно никакая и ее совсем не жалко.
– Ну давай, говори, напугай меня, – попросил он.
– Я не понимаю по-русски, кроме слов из военного разговорника. Но я умею оценивать интонации на самых разных языках. Чувствую, что происходит с человеком. У вас громкий телефон, я многое слышала. Твой босс… Он был напряжен и очень зол. Но злился не на тебя.
– А на кого? – тупо спросил Леха.
– На тех, кто отнял у него право командовать. Это не его операция. Он не принимает решений и ни за что не отвечает. Он только узнал у тебя, о чем его попросили, и передал тебе, что ему приказали.
– Ясно…
Ничего Лехе не было ясно, он только смутно догадывался, что кроется за словами Рамоны, вернее, гнал от себя догадки, но поди тут не догадайся, когда ясно всё. Даже полному идиоту. Даже пьяному идиоту.
Захотелось спеть гимн Советского Союза, дать последний залп по врагу, открыть кингстоны и уйти на дно непобежденным.
Да куда уж теперь. Победили тебя. Свои же и победили. Сиди, не дергайся.
Пока орешь в трубку, что ты – кот Шрёдингера, это весело: вот какой я остроумный. Когда тебя прямым распоряжением из Москвы назначили котом, это не весело совсем. Руки связаны. То есть лапки.
Ты полностью зависим от доброй воли неведомых спасателей. Захотят они взять с собой Сару? А Рамону? А если у них полагается убирать
