– Чуть рассветет, там ворота откроют – налететь, ворота захватить, людей согнать, вызвать Будерада и прочих стариков и уже с ними разговаривать. Хотите покориться и дань платить – возьмем что положено, не хотите – возьмем что захотим. А это вот все – со стягом ехать, в рог трубить, объявлять, кто на них пришел… игрища купальские, а не война! – Он пренебрежительно взмахнул плетью со звенящими серебряными колечками.
– Но воля здесь не твоя, – отвечал Пламень-Хакон. – И даже не моя.
На его лице промелькнула досада. Не только деревские весняки – знатнейшие русы с трудом привыкали к мысли, что теперь ими, родовитыми, доблестными, зрелыми мужами, повелевает тринадцатилетний отрок. Но никто из них, даже Тородд и Хакон, ведущие род от княжеских семей Заморья и Приильменья, не могли сравниться с ним наследственными правами. В его лице от брака Ингвара с наследницей Вещего родилась новая, огромная держава. И вместе с ним росла на глазах.
Еще год назад Лют, сын челядинки, не мог бы так свободно разговаривать со своим нынешним собеседником. Младший брат Ингвара родился сыном королевской четы и, не женись Ингвар на Эльге, мог бы когда-нибудь унаследовать власть в Приильменье и Поволховье. Но брак старшего сына Сванхейд и племянницы Олега Вещего сказался на всех владениях руси от Днепра до Волхова. Хольмгард, старое родовое гнездо, теперь тоже принадлежал Святославу, и тот имел право дать братьям отца любую часть своих владений по своему выбору. Или ничего не дать. Лют, после смерти Свенельда получив свободу и меч, за минувшие месяцы возвысился, как раньше мог только мечтать, и теперь даже дочь деревского боярина была для него не очень-то завидной невестой. Хакон же, королевский сын, взял в жены Соколину Свенельдовну – дочь такой же челядинки, как и мать Люта, и по разным причинам этот брак оказался для него самым удобным. Сделавшись шурином Люта, Хакон, человек добросердечный и незаносчивый, готов был с ним подружиться.
Хакона, своего кровного родича, Святослав назначил старшим в дружине, отправленной к Будераду. Но тот никогда не бывал в этих краях, не знал ни путей, ни людей, поэтому сам попросил, чтобы с ним отпустили Люта. При себе у них было три сотни оружников: по пять десятков своей дружины у обоих вождей, вышгородская сотня Енаря Шило и сотня полянского ополчения, ведомая Молятой Войниловичем, сыном киевского боярина.
Впереди дружины везли два стяга: синий стяг Хакона и «малый ворон» – Святослава. Ибо к случанам двигалось войско самого князя киевского, несущее его волю.
Уже рассвело, однако ворота Туровца были закрыты.
– Пронюхали, – Лют придержал коня, оглядывая город на мысу. – Росляк! Труби!
К запертым воротам полетел зовущий звук рога.
– Князь киевский, Святослав, Ингорев сын, прислал бояр своих к Будераду, князю случан! – закричал отрок, подскакав поближе к началу земляной перемычки через широкий ров и размахивая зеленой еловой лапой. – Бояре его, Акун, Улебов сын, и Лют, Свенельдов сын, зовут Будерада и мужей его на разговор!
– Ох ты! – изумился Будерад, с заборола слушавший эту речь. – Свенельдич меньшой уже в бояре вышел! Прыток, холопкин сын!
Ряды киевской дружины вытекали из леса и располагались на краю луга перед Туровцом.
– Сколько же их! – заговорили туровчане.
– Да сотни три, – определил Коловей. – Не робей, княже. Нас поболее будет. Отобьемся.
– Может, в лесу еще схоронились?
– Где ж он сам-то, Свенельдич? – Берест, стоя рядом с Коловеем, пристально вглядывался в ряды блестящих на зимнем солнце шлемов у опушки.
Где-то там должен быть, под стягом. Трое всадников выделялись яркими плащами поверх кольчуг: у двоих – красные, у одного – синий. Но было слишком далеко, чтобы можно было разобрать лица.
– Чего хочет от меня Святослав киевский? – крикнул вестнику Будерад.
– Бояре тебе расскажут. Выходи на поле, – отрок показал еловой лапой на середину луговины, – там услышишь речи Святославовы.
– Я на поле не пойду. Пусть мне таль дадут, тогда пойду.
– От имени Святослава бояре его клянутся вреда тебе и людям твоим не причинять, пока беседа не закончится. А если будет бой, то по уговору. Так Святослав приказал.
– Ждите, я с мудрой чадью посоветуюсь и дам ответ! – крикнул Будерад.
– А еще Святослав приказал: не будет уговору до полудня – в полдень велено город твой брать в осаду.
– Надо идти, – Будерад оглянулся на своих старцев. – Узнаем, чего хотят. Может, Святослав навоевался уже, малую дань возьмет…
– Какую малую дань! – возмутился Коловей. – Ты что, за стенами сидя, сдаваться думаешь? Биться будем! У тебя можно дружины собрать человек сорок, да нас три сотни – отобьемся. Разобьем русов, еще добычу у них возьмем.
– Там Святославов стрый, Ингорев младший брат, и Свенельдов сын, – добавил Далята, видевший Хакона в Искоростене минувшим летом. – Если их разобьем – добыча будет знатная. А со Свенельдичем за отца моего я посчитаюсь. Как сойдемся на поле – он мой, слышали все?
Он обвел старцев и ратников вызывающим взглядом, но прав его никто и не думал оспаривать. Только Берест прикусил губу: у него был к Люту Свенельдичу свой разговор, но не спорить же с Далятой перед чужими?
Все сошли с заборола и остановились на площади, где в обозначенные дни зимой и летом бывал торг и где порой предлагали свои товары проезжающие с Волыни или из угорских земель гости. Вокруг столпились большаки туровецких семей, с тревогой глядя на своего князя и ожидая, не прикажет ли он им исполчаться. Чем это грозит – все уже знали по рассказам беглецов с Ужа.
– Куда на поле? – заговорили туровчане. – Вы, удалые! Вы уж ходили на поле – из двух тысяч вас три сотни уцелело, да и те порубленные!
– Здесь не вся рать киевская! – убеждал их Коловей. – Их три сотни! Только нас три сотни, а мы уж в бранях бывали, нас теперь ничем не запугать! Если и вы не сробеете, поддержите – разобьем русь!
– Эту, допустим, разобьем. А если и прочие, со Святославом вместе, где-то рядом? Они же придут, если своих не дождутся.
– Не видели войска, а уже дрожите! Зайцы пуганые!
– Делать нечего – надо идти говорить, – вздохнул Будерад. – Не выдайте, чуры мои родные, смилуйтесь, боги!
– Я с тобой пойду! – решил Коловей. – Послушаю тоже…
– Да ты куда? – всполошился Будерад. – Увидят тебя, поймут, что вы от Искоростеня сюда явились… не дадут нам мира!
– И что? – Коловей с вызовом глянул на него. – И узнают! Я и не скрываюсь! Я за мою землю честно бился, за род мой, за князя моего…
Он запнулся. Будерад тоже не знал, что среди прочих раненых к нему был привезен князь Володислав и теперь лежит в Найденовой избе. Сейчас Коловей оценил, как верно сделал, решившись это скрыть. По лицу Будерада ясно было видно: сражаться ему вовсе не
