Двое телохранителей, мгновенно сомкнувших щиты перед Лютом, медленно разошлись. Лют убрал руку с рукояти меча.
– Я вижу, эти люди не очень склонны к соглашению, – заметил Будераду Хакон. – Они твои гости, ты принял их у себя в городе, да?
– Да, – без особой охоты подтвердил Будерад. – Как покон дедов велит… принял я их у себя в доме.
– Ты будешь давать Святославу ответ за себя и за них?
– Мы обсудим, – ответил ему Коловей. – Может, сойдутся помыслы наши, а может, и нет. Времени берем до завтра. Завтра в полдень узнаете наш ответ.
– Как пожелаете, – согласился Хакон. – Наши условия вам уже известны.
Случанские бояре вернулись в Туровец, киевские – в свой стан. И тут пришлось припомнить, какие условия случанам были объявлены. Киевское войско двинулось вперед и окружило Туровец – и со стороны поля, и по реке. В Туровце имелся колодец, хватало припасов, нужда в самом необходимом жителям пока не грозила, но приятного мало – видеть себя в кольце костров вражеского войска. Всем были памятны рассказы об осаде Искоростеня, и в Туровце уже запричитали женки: ой, вот сейчас огненных птиц на нас напустят, сгорим!
– Все речи их – песий брех, один обман! – с возмущением говорил Коловей испуганным жителям. – Обещали времени до завтра, а сами налгали!
– Вестник говорил: до полудня времени, потом осада, – припомнил не менее других встревоженный Будерад. – И коли не отдадимся на Святославову милость – гляди, и до приступа дойдет.
– Спознаемся и мы с птицами огненными!
– Так пусть попробуют! – кричали ратники с Ужа. – Здесь город высокий, стены крепкие, колодец внутри есть, припасов довольно – пусть осаждают! А мы выйдем да ударим на них как надо!
– Это они нынче тремя сотнями осаждают – а коли Святослав в Веленеже, так он через три дня здесь будет со всем войском! И припасу не понадобится! У него войска тысячи две или три, вы ж сами сказали! Куда нам здесь от трех тысяч обороняться! Не каждый десятый, а все в полон пойдем, с женами и чадами!
– Дурни вы и трусы! – отрезал Коловей. – Вороны мокрые, а не мужи! Не будем Святослава ждать! Выйдем завтра на заре, пока не опомнились, разобьем Акуна и Свенельдича! Святослав придет – пусть кости собирает!
– А мы-то как же! – опешили туровчане. – Да он со зла нас всех перебить велит!
– И в полон брать не станет!
– Акун ведь ему родич – брат отца! Даже и дай Перун удачи – от победы такой беды не оберешься!
– А мы тогда… на Волынь уйдем, – Коловей оглядел соратников. – Разобьем этих – и за Горынь скроемся. К Хотомыслу лучанскому пойдем, к Людомиру волынскому или хоть к Етону в Плеснеск. Тот ведь обещал помочь, когда будет самый край? Вот тут, братие мои, самый край и есть.
– Вы уйдете! – отвечал ему рослый старик из туровецких старейшин. – У вас нет ничего, одни порты, да и те дырявы! Только ранами кровавыми и богаты! А мы? С женами и детьми? Со скотиной? Избу на себе не унесешь.
– Хочешь сына и дочь в таль отдать? А других – в челядь, чтобы детей ваших за моря продали сарацинам?
– Лучше каждого десятого, чем всех, – сумрачно ответил старик. – А вас послушаем – так никого здесь не останется. Ни племени, ни наследка, как от обров. И памяти не будет, что за такой род случанский жил здесь. Могилы дедов наших былием поростут, городцы и поля запустеют.
Между собой туровчане обсуждали дело недолго. Живя на рубежах между владениями киевских князей и волынских, они понимали свой небогатый выбор: либо тот господин, либо другой. Волынские князья были своего, дулебского корня, но к русам все уже привыкли, через киевских торговых гостей получали сарацинское серебро и греческие паволоки. Даже и случись чудо, уйди отсюда Святослав – уже летом явятся волынские князья и наложат такую же дань, если не больше. Поэтому случане с самого начала не одобряли затеянной Володиславом и Маломиром войны за волю. И уж, конечно, не теперь, когда деревская рать разбита, а оба князя мертвы, им было исполниться свободолюбивого ратного духа.
Совсем иное дело было с Коловеем и его соратниками. Пока Будерад в своей избе толковал со своими старцами, они сошлись в избе у вдовца Найдена, где жил Коловей и где лежали трое раненых. Один, тот, что с обмотанной повязками головой, занимал лучшую лавку, отделенную занавесью, чтобы толкотня в набитой людьми избе как можно меньше ему докучала. Берест и Медведь сидели на полу перед занавеской, словно охраняя товарища.
– Сдаст нас князь Будята, – сразу сказал Коловей, усевшись к столу на самое видное место. – Если он биться не захочет, то нам с ним не по дороге. Это он двоих отроков отдаст, треть жита отвесит и будет себе дальше жить-поживать. А я из вас, братья мои, каждого десятого киянам в холопы не отдам. Пока жив – не отдам. Буду биться, пока кровь моя вся на землю-матушку не вытечет.
– И мы будем! И мы за тебя! – глухо откликнулись три десятка голосов.
Коловея окружали лица – одни бородатые, другие еще по-юношески гладкие, но одинаково полные решимости. Суровые глаза, вызывающие взгляды исподлобья. Эти люди за несколько месяцев пережили гибель своего рода, всего прежнего уклада, лишились и прошлого, и будущего. Терять, кроме своей воли, им было нечего. В душе чуть не всякий уже хотел, раз не вышло отстоять родичей от смерти, поскорее соединиться с ними.
– Стой! – подал голос Медведь. – Себя-то мы не пожалеем… А как же…
Движением головы он показал на занавесь позади себя. Коловей устремил на нее тяжелый взгляд.
– Если князь Будята русов в город пустит, они ведь все здесь обшарят, – подхватил Берест. – И… его найдут… и меч найдут. А тогда уж поймут, кто он такой. Да прямо тем мечом и зарубят. И роду князей наших совсем конец придет. Нам, может, боги для того спастись дали, чтобы мы не себя, а его спасли. А с ним и сам корень дулебский. Ведь в нем – кровь Дулебова, он – его правнук. Дадим ему погибнуть – боги нас в род небесный не примут. Подверженцы вы, скажут, не древляне.
Из осторожности нынешняя Володиславова дружина не называла князя по имени, даже когда вокруг были одни свои. Но на этот совет Коловей созвал самых верных, и все здесь понимали, о ком идет речь.
Ратники молчали. Коловей беззвучно стучал пальцами по столу. Он признавал правоту Береста, но не знал, как быть.
– Так чего же делать? – спросил кто-то из гущи тесно сидящих ратников.
– Будяте нельзя про него знать – еще вернее сдаст, – ответили ему. – Сам киянам отправит, захочет
