– Пусть кияне знают, – твердо закончил Коловей. – Здесь не бабы засели, не робята робкие, а ратники, в боях испытанные, раны принимавшие и сердцем стойкие. А то привыкли они примучивать весняков, думают, на них и управы нет.
Будерад явно предпочел бы обойтись без таких спутников, но не решился возражать. И Коловей, и его отроки не расставались с топорами; привыкли к ним за месяцы войны и неуютно себя чувствовали в чужом месте без оружия. У Коловея в Туровце была целая сотня тех ратников, о которых он говорил, и он не особо-то нуждался в согласии хозяина. «Буду ему перечить – и меня зарубит, удалой такой!» – мелькнуло в мыслях Будерада, уже жалевшего, что принял к себе беглецов.
Шли бы дальше, куда сами знают! А то принимаешь их, покон гостеприимства исполняя, а с ними Лихо злое на плечах в дом въезжает…
Русы тем временем развели вдоль луговины костры и расположились греться в ожидании.
Еще до полудня ворота Туровца раскрылись. На увоз сошли сразу две ватаги: в одной Будерад возглавлял пятерых туровецких старцев, а за ними шел Коловей с тремя отроками: Берестом, Медведем и Далятой Величаровичем. У этих четверых было оружие, у Будерада и его людей – нет.
Завидев, как они идут по земляной перемычке вала, русы в своем стане у опушки оживились. Двое – один в синем плаще, другой в красном – поднялись в седла и поехали навстречу. Каждого сопровождало по пять оружников. Оба вождя были в шлемах, в бронях поверх теплых кафтанов, у каждого на плече под плащом висел меч; золоченые рукояти даже издали сверкали на солнце. Коловей и его люди – в простой грязноватой одежде, иные с повязками на ранах, с вызовом в глазах и угрюмостью на лицах – казались перед ними стаей волков. Быстро разглядев их, Лют мигнул Хакону: обоим уже стало ясно, кто перед ними. Кое-кого Лют знал и в лицо. Они не ожидали наткнуться здесь на остатки разбитого войска Володислава, рассчитывая иметь дело только со случанами. Но и те ведь не ждали, что им придется вновь повстречать русов уже нынешней зимой.
Посреди поля русы и древляне сошлись. Хакон и Лют неспешно покинули седла, оставили коней отрокам и приблизились шага на три.
– Будь жив, Будерад! – первым начал Лют. – Вот перед тобою Акун, Улебов сын, князя нашего Святослава стрый. Прислал нас Святослав, чтобы волю его тебе передать.
– Здоровья и вам! – Будерад кивнул с горделивым видом. – А ты, Свенельдич, вот как живо вверх махнул: на отца место в бояре вышел!
– У меня есть старший брат – он нашему роду голова, – взгляд Люта вмиг стал холодным и вызывающим. Намеки на низкий род матери он улавливал с ходу. – И он, и я, оба мы Святославу служим, как отец наш Ингорю служил.
– Где Святослав? – положа руки на пояс, спросил Коловей.
Лют его едва услышал – осматривая спутников Коловея, наткнулся на Береста и уже не мог отвести глаз. Тот зацепил его своим взглядом – пристальным и враждебным. В серых глазах под спутанными светлыми волосами жила ненависть, острая, как клинок, прочная, как камень. Предназначенная ему, Люту, и никому другому. За пояс древлянина была заткнута секира – явно варяжской работы, с резьбой на еловом древке, с дубовым, тоже резным, чехлом на лезвии. В руки простого отрока она могла попасть лишь одним путем – как добыча с поля боя.
– Йо-отуна мать! – Лют вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и зажмурился.
Он узнал эту секиру. Видел у свея Асбьёрна – братова хирдмана, что незадолго до налета на Малин перешел к Мистине из Ингваровых гридей. Все же вещь дорогая, приметная даже в дружинах знатных вождей. В Киев Асбьёрн вернулся с порезом на горле и без оружия. На свою долю добычи из Малина он заказал себе другую, но и сейчас еще порой вздыхал по своей Старой Ведьме.
Выходит, отрок – малинский. И не он ли был в Плеснеске – у Етона в гриднице, когда Мистину попрекнули горностаями? И потом в том темном проходе меж дворов? Если да, то понятно, почему смотрит так, будто хочет глазами проткнуть доспех и грудь насквозь, достать до сердца и сжечь его!
Лют медленно улыбнулся правой стороной рта, погружаясь глазами в глаза Береста. Придал взгляду то самое выражение, которое смешило Мистину, – трогательного и лукавого вызова. «Я все понял, – говорил его взгляд. – Ты бы съел меня живьем. Ну, попробуй». Лют приподнял брови, будто приглашая высказаться.
Но Берест стиснул зубы и отвернулся. Не сейчас. Сейчас нельзя, пока бояре разговаривают. Вот когда две рати сойдутся на поле… Он покосился на Даляту. Величаров сын тоже пожирал Люта глазами, но тот его не замечал. Не пришлось бы еще с Далятой драться за эту добычу…
– Князь наш в Веленеже, – тем временем ответил Коловею Хакон. – И с ним мой брат Тородд – воевода, Святославов кормилец Асмунд, Мистина Свенельдич и другие бояре русские. Он желает, чтобы ты, Будерад, с твоими мужами нарочитыми к нему пришел, принес клятвы покорности, обещание давать дань, как давали прежде. Князь возьмет с вас треть жита, немного скота и птицы, у тебя возьмет в таль двоих детей, то же и у других бояр случанских. Из девиц и отроков – каждого десятого в челядь. Если согласен – тебе и людям твоим более никакого урона не будет. Нет – князь с войском через три дня будет здесь и сам все возьмет, что захочет. И кто плена избегнет, тот полоняникам позавидует, ибо здесь ни единого закута целого не останется и на пепелищах весной трава вырастет.
– Не подстреливши белу лебедь, хочет Святослав ее скушать! – набычился Коловей. – Пусть на поле нас одолеет сперва, а потом условия нам ставит!
– Да тебя, Коловей, на поле он одолел уже! – ответил ему Лют. – И Величара, – он взглянул на Даляту, которого знал в лицо еще по своей прежней жизни в Свенельдовом городце на Уже, – и других бояр деревских. Не вам перед нами гордиться – одна радость, что за битых цену повыше дают!
– Ты убил моего отца! – Далята в ярости шагнул вперед.
– Доспех-то узнал, да? – Лют положил руку на железные пластинки на груди и улыбнулся.
На мизинце этой руки блестело витое золотое колечко, ярко выделяясь поверх начищенного железа пластинок. Далята дернулся, будто хотел прыгнуть на Люта; Берест и Медведь разом ухватили его с двух сторон и силой удержали на месте. Берест вмешался отчасти потому, что не хотел уступить Даляте свою месть, но и тот попыткой убийства во время переговоров лишь опозорил
