Понимают ли эти двое, что их самих из темноты видно куда лучше, чем им самим видно в этой темноте хоть что-нибудь? Что чавканье грязи под собственными ногами заглушает звуки приближения врага? Едва ли. Эти люди несут дозор впервые в жизни. И времени приобрести опыт у них не будет.
После утренней стычки дружина Мистины уменьшилась на десять человек: шестеро убитых, четверо раненых и не пригодных к бою. Десяток Доброша, со всеми легкоранеными, остался при лошадях, на урощище Мистина мог бросить лишь около тридцати человек. Расположились в лесу, шагов за полтораста от городища. Им могло бы сильно навредить, оставь Миляй дальние дозоры – скрытые в лесу шагов за сто от Божищ, – но Липняк сказал, что такого не водится. Древляне несли дозор, охраняя себя и добычу, но особенно не ждали, что русы придут к ним сюда.
– Дренги, поджигать мы ничего не будем, – сразу сказал Мистина, когда лазутчики осмотрели городище и вернулись на поляну. Близ воеводы стояли десятские, остальные теснились вокруг; в быстро густеющей тьме оружников почти не было видно. – Там мой груз, и он мне очень дорог. Начнись пожар – от него и пепла не соберешь, и это будет большое несчастье. Я с Анундом за такой товар полвека не расплачусь, а про урон чести и не говорю. Так что сами ничего не поджигаем и стараемся, чтобы строения не загорелись. Слишком темно, искать мешок придется долго, а спросить, я думаю, будет уже не у кого. У кого есть мысли, как брать эту кочку?
Мысли были у многих. «Мы в Греческом царстве города брали, – напомнил Ратияр. – Ираклию помните? После нее вот это – как два пальца облизать».
– Их там больше, чем нас, – заметил Алдан. – Раза в два.
– Значит, каждый прикончит двоих.
– Мне мало двоих! – возмутился Асбьёрн.
– А девки там есть?
– Только лошади. Пойдет?
– Тьфу на тебя!
Пока оружники перешучивались, Мистина окинул свою дружину внимательным взглядом. Густая тьма уже не позволяла разглядеть лиц, к тому же спрятанных под низко надвинутыми кожаными и шерстяными худами, но он узнавал своих людей по смутным очеркам.
– Ратияр! Нужны двое – снять дозорных. И еще десяток – на тех, кто у ворот.
– У ворот я с моими справлюсь. На тын лезть – нужен аркан.
– Найди Самантая и Узу. Подползаете с той стороны. Они накидывают петли на колья. Скажи им, что есть одна попытка. Промахнутся – опозорят предков перед Господином Синего Неба. Но кол – не дикий жеребец, и бросать не издалека. Лезете вдвоем. Ты и…
– Я! – произнесли из тьмы сразу несколько голосов.
– И Сигдан.
– А ты, – Мистина не столько увидел, сколько угадал во тьме, где стоит в напряженном ожидании младший брат, – поведешь людей в ворота, когда они откроются.
Лют выдохнул, стараясь не выдать радости. Что его пошлют лезть через тын и снимать дозорных, он и не ждал: для таких дел ему предстояло набираться сил, опыта и умения еще лет пять. Но брат все время давал ему возможность получать опыт в таких делах, где он справится. А если что – вокруг хватает тех, кто десять лет назад брал Ираклию Понтийскую…
* * *С приходом полной темноты русы подобрались к самой опушке, и теперь от городища их отделяло с полсотни шагов. Отсюда было видно, как два факела неспешно описывают каждый свой полукруг, встречаются у ворот, немного ждут – видимо, дозорные на стене болтают с дозорными у ворот, – и снова расходятся. Раз от раза они задерживались все дольше, и дивиться тут нечему: даже с факелом в руках мало радости шлепать по холодной грязи, ловя ухом шорохи дождя во тьме. Совсем не то, что сидеть в теплой избе с девками и басни слушать, как весняки привыкли об эту пору.
Костер за воротами бросал вверх желтые и багряные отсветы. Едва ли близ него могло быть много народу – человека три-четыре. Не толпой же они там сидят, на дожде и холоде, когда рядом две теплые обчины. Прочие, надо думать, уже спят, утомленные налетом и обрадованные добычей.
Разделившись на две части, десяток Ратияра бесшумно исчез в темноте. Одну половину возглавлял он сам, другую – свей Сигдан. Никакого железа они не надели, даже гривны с «молоточками Тора» оставили, чтобы не звякнуть не вовремя. Накидки из волчьих шкур защищали их и от дождя, и от взгляда. Чтобы легче было взобраться на скользкий склон вала, прикрепили к черевьям ледоходные шипы. Зато те, кто ждал на опушке, уже были снаряжены полностью – кольчуги, шлемы. Им предстяло взять на себя основную рубку.
Темнота была, «как у медведя в заднице, когда он в берлоге спит», как сказал Снарь. Пока оружники шепотом обсуждали, бывал ли он в том месте и кого может туда вколотить, если есть сомнения, Лют не сводил глаз с факелов. Вот два кусочка пламени постояли у ворот – людей отсюда нельзя было рассмотреть. Пошли назад и исчезли с глаз – дальше по валу их мешал видеть сам холм. Через какое-то время вновь появились. Опять отошли…
Ратияр и прочие уже должны были обогнуть холм. Сейчас, пока факелы у ворот, у них было время накинуть арканы на колья, влезть на тын, перемахнуть на ту сторону и взять дозорных в наибольшем отдалении от костра. Через глухую темень над площадкой городища те, что у ворот, тоже не видят ничего, кроме факелов. И когда эти факелы вновь приблизятся к ним, они не разглядят, что за руки их держат. Пока не станет слишком поздно.
До опушки донесся крик – совсем слабый на таком расстоянии. Кто-то у костра успел подать голос.
– Вперед! – велел Мистина.
Он не стал ждать условного знака. Чутье подсказало: пора. Если древляне в обчинах тоже услышали этот крик, то счет пошел на удары сердца.
Карабкаясь на холм и помогая себе сулицами, оружники на полпути услышали сверху волчий вой – тот самый знак от Ратияра.
Ворота раскрылись им навстречу. Пылал костер, освещая ближайшее пространство и короткие стены вытянутых вдоль вала обчин. С одной стороны под навесом стояли три десятка лошадей. У костра лежало несколько тел – четыре, пять, – а из темноты, где должны находиться двери обчин, раздавались шум и крики.
Человек по пятнадцать кинулись к каждой обчине. Порубили
