– Кого ты желаешь видеть своим воеводой? – спросила Эльга.
Святослав говорил то, что ему и полагалось. Но ее коробила эта ярость на лице и в речах тринадцатилетнего отрока. Люди вокруг нее не отличались милосердием к врагам, но они хотя бы знали, чего стоит человеческая жизнь. Жизнь своих, чужих… своя собственная. Для отрока же не существовало ничего, кроме него самого, и ничьи жизни не имели цены. Как сказал ей когда-то Ингвар, и умение миловать врагов приходит со зрелостью.
– Я хочу, чтобы воеводой был мой кормилец Асмунд.
Выбору никто не удивился: из всех, чье имя могло быть названо, двоюродный дядя и кормилец был наиболее близок к юному князю.
– Мне невместно, – Асмунд качнул головой. – Здесь мужи есть познатнее меня.
– Ты братанич Вещего! – Святослав с вызовом взглянул на него.
– Мы не за Вещего мстить идем, а за Ингвара. А у него два родных брата остались, рода княжьего.
– Тогда пусть Акун! – Святослав взглянул на Пламень-Хакона, которого знал по тем полутора годам, что прожил близ него на Ильмене.
– Но Тородд старше меня! – возразил Хакон. – Я не встану впереди моего старшего брата!
– Ему и надлежит… – подтвердил Асмунд.
– Хорошо, пусть будет Тородд, – Святослав благосклонно взглянул на стрыя.
Он мало знал Тородда: тот отправился в Смолянскую землю как раз тогда, когда Святослав прибыл на Ильмень. Однако Тородд, улыбчивый, приветливый и основательный, всем нравился и почти не имел врагов.
Бояре закивали в знак согласия. Тородд встал и поклонился: сперва братаничу и Эльге, потом дружине.
– Благодарю за честь. Только нельзя мне одному. Мои люди на Припяти стоят, я с Припяти и пойду. А тем, кто с Рупины пойдет, свой воевода нужен.
– И кто это должен быть?
Тородд немного развел руками: разве непонятно? Но Святослав продолжал вопросительно смотреть на него, и он кивнул на Мистину:
– Свенельдич, кто же еще? Из всех нас, кто здесь, – Тородд окинул взглядом столы, не упустил ли кого, – он один по чужой земле большое войско водил. В Греческом царстве, в Вифинии. За Пропонтиду Хельги Красный прошел, мы о нем и не знали, и у него всего две тысячи было. Ингвар тогда, раненый, назад повернул, в Болгарское царство, с малой дружиной. А Мистина нас с семнадцатью тысячами по морю повел на запад – до Пафлагонии, до Ираклии Понтийской. Мы с ним были – Тормар, Ивор, Острогляд, Ведислав, – да думал он за всех за нас.
Святослав поджал губы, не глядя на Мистину. Обидевшись на мать за то, что начала дело мести без него и тем украла у него кусок славы, он не мог обойти и Мистину – того, кто послужил ее орудием, чья рука вонзила клинок в грудь Маломира. Но мать могла привести отрока в чувство, напомнив, чем он ей обязан. Мистина этого сделать не мог. Заслуг у него имелось не меньше, но часть из них следовало держать в тайне, а упоминание об иных – как о том походе по Вифинии десять лет назад – лишь усилило бы ревность юного князя.
– Мистина Свенельдич с детских лет был побратимом твоего отца, – напомнила Эльга. – Не было у нас слуги вернее, да уж и не будет. Пусть бояре скажут. Они подтвердят: он умен, отважен, но осторожен, не боится боя, но не жертвует людьми понапрасну. Он удачлив в добыче и справедлив при дележе. Нет другого человека, кто был бы теснее и крепче связан с нашим родом, помимо кровного родства. Кто-то из вас, мужи нарочитые, может возразить?
Эльга обвела пристальным взглядом лица. Ей была понятна тень смущения – отражение сомнений, о которых уже говорилось в этой гриднице. В тот день, когда Мистина звал обвинителей на поле, а никто не встал.
– Пусть Свенельдич будет, – сказал Ивор, и все закивали. – Он на рать храбро водит, да и живыми назад приводит.
– Будь по-вашему, – обронил Святослав.
На лице его отражалось недовольство этим решением, но возразить десяткам опытных в ратном деле знатных мужей юный князь не посмел. Асмунд и Эльга одобрительно кивали, а он считал неразумным перед войной ссориться с матерью и кормильцем. И все же Мистина ясно видел в этих приятных, напоминающих лицо Эльги чертах враждебность, которую Святослав еще не умел скрыть.
Но откуда Святославу знать? Он, Мистина, не раз провинился перед Ингваром, но побратим доверял ему и не разделял чужих подозрений. Перед Святославом он не был виновен ни в чем, кроме пролития крови Маломира. Ничего другого тот в свои тринадцать лет знать не мог. Или… сердце вещует?
– Сам я буду с войском Тородда на Припяти, – объявил Святослав. – И мы увидим, кто из нас окажется возле Искоростеня первым. Оставляйте после себя только пепелище, – он с вызовом взглянул на Мистину, чуть ли не впервые за весь пир, – но не медлите. Я никого ждать не стану.
* * *Из восьми сотен большой княжеской дружины, дожидавшейся его в Киеве, Святослав получил под начало лишь половину – четыре витичевских сотни Тормара. Остальных – четыре вышгородских сотни Ивора – взяла себе Эльга. К изумлению и бояр, и собственного сына, и всего города она объявила, что тоже отправляется в поход.
– Но зачем? – Святослав, услышавший это прямо на пиру после своего возведения на отцовский стол, был изумлен. – Ты мне не доверяешь? Я – не дитя, я… – назвать себя мужем у него пока не повернулся язык, – я справлюсь сам! Без… – он отчаянным усилием проглотил рвущееся «без нянек и мамок», – без женщин!
Он бросил быстрый гневный взгляд на Мистину, уверенный, что этот человек, самый близкий советчик матери, подбил Эльгу на это безумное дело. Но тот смотрел на нее с не меньшим изумлением, тоже явно слыша об этом впервые.
– Я доверю тебе, – Эльга улыбнулась сыну. – Но не забывай: нас двое на этом столе и права наши равны. А значит, равны и обязанности. Я буду править Киевом и землей Русской, когда ты будешь ходить в полюдье, по дань или в иной какой поход. Но этот поход в Дерева – за наше право на наследие Ингвара, за то, чтобы держава русская оставалась единой. Мы должны быть в нем оба, ты и я. Ну а тревожиться, будто я собираюсь с тобой нянчиться, нечего. Ты будешь в одном войске, а я в другом.
– Ну… – Святослав отвел глаза. – Пусть так. Хотя… не дело для жен – ходить под
