– О! И правда! – оживилась Эльга. – Как я не додумалась. Сейчас же пошли.
Мимо них прошла какая-то ватага – после учений назад в дружинный дом, отдыхать и обедать. На ходу все кланялись княгине и воеводе; Эльга кивала с коня, улыбаясь и скользя приветливым взглядом по лицам. По ее виду никто не догадался бы, что сейчас не древляне казались ей самым страшным врагом – а собственный ее юный сын, впервые обнаруживший честолюбивую волю. Мы привыкнем друг другу и все у нас наладится, думала Эльга, глядя, как Святослав сошел с коня возле соломенной мишени и метит сулицей в середину круга. Два года они прожили врозь – те самые годы, когда человек взрослеет. За это время он слишком изменился. Но ведь это тот же ребенок, которого она совсем, казалось, недавно носила на руках, кормила с ложки…
Но стоило Эльге вспомнить острый взгляд этих сине-голубых глаз, как по спине продирало холодом. Тот ребенок, что уехал в Новогород, не вернется никогда. А мужа, что идет ему на смену, она совсем не знает. Когда закончится эта война, возможно, начнется другая. Какой должна быть победа в той войне?
– Поедем, я тебе еще кое-что покажу, – позвал ее Мистина.
Они проехали к дружинным кузням у ручья. Вовсю шла работа: из окошек тянулся дым, раздавался звон множества молотов и молотков. Снег вокруг почернел от рассыпанного угля. Для похода требовалось много стрел и сулиц – как можно больше.
Мистина приказал что-то отроку; тот сошел с коня, исчез в кузне, сразу же вернулся, неся в кулаке что-то маленькое. Воевода взял у него вещичку и поднес Эльге.
Она взглянула и удивленно подняла брови. На ладони Мистины лежал наконечник стрелы – это она догадалась, – но очень странный. Обычного вида были втулка и острие, но часть между ними представляла собой два железных стержня с промежутком между ними, перекрученных навроде свитня.
– Что это? – Эльга подняла глаза на Мистину.
– «Огненные птицы». Зажигательные стрелы. Берется трут и обматывается паклей. Помещается вот сюда, внутрь, как бы в гнездышко. Пакля поджигается. Потом надо немного обождать, чтобы занялся трут. И можно стрелять. Если просто намотать паклю на обычный наконечник и поджечь, то в полете ветром огонь собъет. Поэтому из попыток что-то поджечь простыми стрелами ничего не выходит. А так пакля сохранит тлеющий трут, и когда стрела воткнется в солому крыши, он разгорится, снова подожжет паклю и все, что вокруг.
– Ох, как хитро! – У Эльги заблестели глаза. – Так, значит, когда рассказывают, как Хаддинг, осаждая Хандвана в неприступном городе, велел привязать птицам под крылья ветошь и поджечь…
– На самом деле было вот это! – Мистина качнул в руке зажигательный наконечник. – Птица с горящими лапами в гнездо не полетит. А вот такая птица, железная, еще как полетит!
Эльга сняла рукавицу и взяла у него огненосный наконечник. При этом она коснулась пальцами ладони Мистины и чуть-чуть задержала так. Подняла глаза к его лицу – взгляд его изменился, будто раскрылся ей навстречу. Он понял: это не просто так, это его награда. Пока лишь воспоминание о том, что когда-то между ними было, но если она готова вспомнить, значит, былое может и вернуться.
– А насаженные есть? – деловито спросила Соколина. – Дайте мне лук, я хочу попробовать!
* * *Долго собиралась гроза над землей Деревской, а разразилась быстро.
Никто не прислал в Здоровичи тревожной вести. Дорога на Искоростень пролегала от них за несколько поприщ, и беженцы, стремясь быстрее уйти от наступающей беды, сюда не заворачивали. Свои два ловца ходили в лес проверять звериные петли, а вернулись бегом и без добычи: русь идет, уже в Старице! Глядели на небо – серые облака, никакого дыма. Не верилось, что это, давно ожидаемое, и взабыль пришло, в двух поприщах, уже здесь.
– Бегом все в лес! – Ладовек носился по веси, размахивая руками, будто не людей, а кур пугал. – На Вертунову заимку пока держите, там видно будет! Живее, живее!
Женки с перепугу хватали то одно, то другое. Пытались одеть вопящих детей, кто ловил кур и совал в мешок, кто тянул корову за веревку на рогах…
– Бросай корову! – надрывался Рагоза, пытаясь вытащить из ворот волокушу. – Жита давай в мешок!
– Как без коровы, да как же я свою кормилицу брошу этим сквозьземельникам!
– На все касти корову, детей бы унести!
Казалось, все что-то делают – торопясь, напрягая все силы. Собирали теплые вещи, припасы. Вертунова заимка – это старая тесная изба и клеть, стоящие пустыми с тех пор, как лет пять назад умер Вертун, старый волхв. Там только дети поместятся, а остальным как? Жить на снегу? И как долго?
Без отца, без брата Ветляна и мать возились дольше – тяжко без мужских рук в доме. Невестка, Градовница, раза три прибегала к ним от стрыя Ладовека, но и у них там тоже были не готовы.
А потом… все как рассказывал тот парень, Берест из Малина… Коняев сын, за которого отец-покойник успел Ветляну просватать, да не успел отдать. На тропе из леса показались всадники – двое, четверо… десяток… два десятка… Гром не грянул, не сверкнула вновь лиловая зимняя молния, как было дня за три до Коляды. Зимний день оставался совсем обычным, как всегда, и оттого чужие всадники казались мороком. Женки подняли визг, будто пытались разбудить себя от страшного сна, мужики схватились за топоры и приготовленные копья… Всадник прямо с седла натянул лук, свистнула стрела и вонзилась в грудь Рагозе. Тот упал, выронил рогатину, и капли крови на снегу были как рассыпанная брусника…
А всадники мелькали уже и на другом конце веси. Мужики побросали топоры – русов было больше раза в два, и все тропы, все пути к бегству уже были отрезаны. По снегу бабы с детьми все равно далеко не убегут. Из Малина и без снега мало кто убежал… Жителей согнали в одну кучу. Женщины прижимали к себе детей, подростки жались к матерям и друг другу. Вокруг стояли всадники в кольчугах и шлемах, похожие на железных выходцев из Нави. Градовница цеплялась за Ветляну и дрожала. Мужа ее, старшего Ладовекова сына, еще до Коляды снарядили в княжеское войско. И где же то войско? Когда русь пришла, между нею и весняками никого не оказалось.
Шли последние мгновения жизни, и каждое падало тяжелой каплей.
– Смотри… Марена… – дрожа, прошептала Градовница. – Пришла сама за нами…
Из леса выехали еще несколько всадников, а за ними – женщина на почти белой лошади. Медленно падал пушистый снег, женщина неслышно
