Засылая конные дозоры, Володислав теперь знал о перемещениях киевского войска. Последнюю ночь оно стояло станом близ Размысловой веси, в той же волости. Княжьи отроки видели конный дозор киян – надо думать, русы тоже знали, что им предстоит сражение. Первое большое сражение в войне, где до того они лишь примучивали беззащитных весняков.
Древляне встали сплошной стеной, глубиной в несколько рядов, перегородив свой край поля от ручья до оврага.
Русы подошли перед полуднем. Дружина за дружиной, они выстраивались на другом, более узком краю клина. Не торопились, но в том, как постепенно росли и густели вражеские порядки, было нечто жуткое.
Володислав разъезжал перед своими дружинами, вглядываясь в русский строй. Не в пример древлянам, среди киевских полков замечалась разница. Справа, у большей части воев, вооружение было такое же, как у древлян, – значит, это ополчения. Полянское, северянское, смолянское и те словене с Ильменя, что привел с собой Святослав. Край строя с левого крыла отличался: там виднелось немало кольчуг, шлемов, щиты имелись у всех, а не только у первого ряда – значит, это стоит большая княжеская дружина. Но не вся: Володиславу удалось насчитать четыре «малых ворона», родных братьев того стяга, что хранился в укладке на Святой горе. Значит, половина. Это тревожило.
– Не спрятали бы и они засадный полк, – сказал он Величару. – Еще сотни три-четыре оружников Ингоревых должно где-то быть.
– Они, видать, на Малинской дороге. Иначе откуда там целое войско? Святослав со Свенельдичем Ингоревых отроков поделили меж собой.
– Ну и слава Перуну! Сперва этих разобьем, потом тех.
Но вот Величар уехал к своим трем засадным сотням. Уже был полдень, но день выдался сумеречный, будто само небо угрюмо хмурилось в ожидании того, что сейчас предстоит. Над полем летали вороны, искали грань между явью и Навью, между живыми и мервыми. И не находили.
Движение в рядах киевского войска прекратилось. Темная толпа, похожая на ходячий лес копий, двинулась вперед. Деревский строй дрогнул, щиты переднего ряда сомкнулись, над ними качнулись копья второго ряда – но тут русы остановились.
Над полем повисло почти полное молчание. Каждый из трех тысяч человек мысленно отсчитывал последние мгновения своей жизни. Наверху каркали Велесовы вестники, но никто не смотрел на них – оба строя не сводили глаз друг с друга.
– Древляне! – Володислав, не выдержав тяжести этих последних мгновений, послал коня вдоль своего строя. – За вами – могилы дедовы и поконы родовые! За вами – очаги жен и матерей ваших, зыбки детей ваших малых. Дрогнем, уступим – все они в землю сырую пойдут нынче же, а кто выживет – рабом руси станет навек! Перун с нами! Боги наши с нами! Я жизнь свою отдам, голову сложу на этом поле, но не отступлю, жену и детей малых ворогу не выдам. Деды наши с неба на нас смотрят, ждут, убережем ли корень их. Нам выпало за всех встать – на дедов, за внуков. Судьба такая. Но и судьба за нас. Вот у меня тот меч, что нашу кровь проливал, что наш род в неволе держал! – Он вытащил из ножен Ингорев меч и взмахнул им над головой. – Вот меч Ингорев. Последний русский меч на земле нашей. Река деревская его из рук Ингоря вырвала, река деревская мне отдала. Теперь и сила их – в наших руках. Князь их – отрок безусый, и оружие отца своего не получил он в наследство. Секи, русский меч, русские головы! Стой крепче, Дерева, и сами будем господами там, куда нас в полон уводили. Да володжеет землей Деревской Дулебов род! Стой крепче! Перун с нами!
– Перун! – вразнобой откринулись древляне, и их неслаженный крик прокатился по полю, будто раскат грома – призыв богу гроз. – Дерева!
Еще пока Володислав говорил, из русского строя здесь и там выдвинулось с десяток человек. Первый ряд половины большой дружины заметно сдвинулся навстречу – кияне пытались рассмотреть меч в руке Володислава, но для этого было слишком далеко. Из его речи, хоть он кричал во всю мочь, на том краю расслышали отдельные слова.
Вдоль русского строя проскакал сотский, выравнивая ряды.
Потом лес копий в середине расступился, и вперед, на свободное пространство, поплыл алый стяг. Белый сокол на красном поле. Старший стяг киевского князя. Близ него двигалось несколько всадников, все в кольчугах и шлемах. Два шлема даже в хмурый день блистали позолотой. Один венчал голову зрелого крепкого мужчины с золотисто-рыжей бородой, а другой… Другой был словно солнце, что несет на челе своем юный Ярила. Святослав. Стройный отроча на белом коне. И видеть его, вчерашнее дитя, во главе воинства железных навей, несущих земле Деревской смерть и разорение, было более жутко, чем окажись тут волот ростом с гору.
Чуть впереди отрока ехали два телохранителя с яркими щитами – красное поле, белые полосы, отвлекающие взгляд на себя. Асмунд подал воспитаннику копье – не сулицу, а двуручное копье, с серебряной насечкой на лезвии и древком, выкрашенным в синий цвет. Древнее оружие бога войны.
– Я, Святослав, Ингорев сын, князь русский, посвящаю богам войско Володислава, кровного врага моего, – звонко произнес юный князь.
Таков был старинный обычай его предков. «Один бросил копье против вражеской рати…» – зазвучал в памяти воодушевленный голос матери. Чуть ли не с рождения она старалась внушить ему, наследнику Олегова рода, понимание его высокой судьбы. Эти строки Святослав знал с детства, и сейчас голос матери показался голосом одной из богинь – тех, что режут жребии для смертных у корней Мирового Дерева, тянут нить возле облачного колодца. Сила Одина пришла к нему, Святославу, вместе с кровью дедов.
А с ней и право владеть всем, до чего может дотянуться острие его копья.
Обеими руками сжав древко, Святослав приподнялся над седлом и со всей силы метнул копье вперед, в сторону вражеского войска. Тяжелое копье пролетело с две длины собственного древка и упало на мокрую черную землю, будто синяя молния.
– Гляди, дитя трехлетнее забавляется! – крикнул Володислав, и над деревским строем пролетел глухой раскат смеха. – Только через коня своего стрелочку и перекинул! Грозный же у нас супротивник!
Но обряд был свершен.
– Ну что, отроки, князь битву начал – дальше дело за нами! – Асмунд, тоже привстав на стременах, взмахнул мечом: – Вперед!
В каждой дружине затрубили рога, заглушая крики воронов. Черные птицы в испуге метнулись к ополью. И вовремя – из задних рядов киян вырвалась густая туча стрел и понеслась к деревскому строю.
– Бей! – из глубины
