– Люди, лишенные чувства юмора, куратор, всегда слишком серьезно относятся к деньгам. Во всяком случае, к обладанию деньгами. Потому-то они и тратят все свое время на то, чтобы выстраивать монеты в столбики, пересчитывать то одно, то другое, любовно взирать на свои сокровища и прочее в том же духе. Для них это компенсация той убогости, которой характеризуется их жизнь во всех прочих аспектах.
Карос перед лицом столь наглых нападок все же сумел сохранить спокойствие:
– Как я и сказал, я думал о том, чтобы тебя выдать. Увы, ты объяснил мне, что делать этого не следует. И тем самым обрек себя на завтрашние Утопалки. Теперь ты доволен?
– Если для вас так важно, чтобы я был доволен, могу лишь предложить…
– Достаточно, Тегол Беддикт. Ты мне наскучил.
– Так я могу идти?
– Можешь. – Карос встал и похлопал скипетром себе по плечу. – Правда, боюсь, мне придется тебя сопроводить.
– Сейчас такое время – быть может, завтра уже и не свидимся.
– Встать, Тегол Беддикт.
Тот подчинился, хотя и не без труда, но куратор спокойно ждал – в таких делах он уже научился не торопиться.
Однако стоило Теголу наконец выпрямиться, лицо его озарилось изумлением:
– Смотрите, там же внутри двухголовое насекомое! Кругами ходит!
– К двери! – распорядился Карос.
– В чем заключается головоломка?
– Не тяни время!..
– Да будет вам, куратор! Вы утверждаете, что умней меня, мне завтра умирать – а я так люблю головоломки. Я их даже сам придумываю. Трудные!
– Ты лжешь. Мне известны все мастера головоломок, ты в списках не значишься.
– Так и быть – я всего одну успел придумать.
– К несчастью, ты не сможешь мне ее показать и тем развлечь меня хотя бы на минуту – потому что сейчас отправишься в камеру.
– Ну и ладно, – согласился Тегол. – Тем более что это была скорей шутка, чем головоломка.
Поморщившись, Карос Инвиктад указал ему скипетром на дверь. Ковыляя к ней, Тегол бросил:
– Я все равно и сам догадался, в чем там загадка. Нужно, чтобы насекомое остановилось.
Куратор преградил ему путь скипетром:
– Я тебе уже сказал – решения не существует.
– По-моему, существует. Мне даже кажется, что я его знаю. Давайте вот что, сударь. Я вам прямо сейчас показываю решение, а вы взамен откладываете мои Утопалки. Лет, скажем, на сорок.
– Договорились. Поскольку ты мне ничего не сможешь показать. – Он смотрел, как Тегол Беддикт шаркающей старческой походкой приближается к столу. Наклоняется. – Насекомое нельзя трогать!
– Разумеется, – ответил Тегол. И наклонился еще ниже, лицом к самой коробочке.
Карос Инвиктад заторопился поближе:
– Не трогай его!
– Не буду.
– Плитки можно двигать, но спешу тебя заверить…
– Их не нужно двигать.
Карос Инвиктад почувствовал, что сердце вот-вот выскочит у него из груди.
– Ты просто тратишь мое время!
– Нет, сударь. Я намерен положить конец тратам вашего времени. – Он остановился, покачал головой. – Вот не знаю, стоит ли. Ну да ладно.
Приблизив лицо к самой коробочке, он резко дохнул на одну из плиток. Которая тут же затуманилась. А насекомое, одна из голов которого вдруг оказалась перед непрозрачной, ничего не отражающей поверхностью, взяло и остановилось. Поджало одну лапку и поскребло ей брюшко. Когда же дымка улетучилась и плитка снова стала прозрачной, почесалось еще раз и возобновило движение.
Тегол выпрямился:
– Я свободен! Свобода!
Десять, пятнадцать ударов сердца Карос Инвиктад не мог вымолвить ни слова. В груди у него все застыло, лоб покрылся крупным потом, потом он прохрипел:
– Не будь идиотом!
– Вы меня обманули? Поверить не могу, и как вы только могли? Ну и отправляйтесь тогда в задницу вместе со своей идиотской головоломкой!
Скипетр куратора описал в воздухе дугу, которая пересеклась с коробочкой на столе, – та разлетелась на части, усыпав обломками всю комнату. Насекомое стукнулось о стену и застыло там, потом поползло к потолку.
– Беги! – зашептал ему Тегол Беддикт. – Беги!
Второй удар скипетра пришелся ему в грудь и сокрушил ребра.
– Натяни потуже цепь у меня на щиколотках, – попросила его Джанат. – Чтобы ноги разошлись пошире.
– Тебе нравится чувствовать себя беспомощной, так ведь?
– Да! О да!
Танал Йатванар улыбнулся и опустился на колени рядом с кроватью. Цепи проходили через отверстия в каждом углу рамы. Штифты удерживали их в определенном положении. Чтобы натянуть те отрезки цепей, которые удерживали ее ноги, ему понадобилось извлечь по штифту с каждой стороны от изножья, протащить – под ее стоны – цепь как можно дальше и снова вставить штифты.
Поднявшись, он присел на край кровати. Стал ее рассматривать. Обнаженную. Синяки почти прошли – мучить ее ему уже не хотелось. Какое прекрасное тело! И понемногу худеет – а он предпочитает худых женщин. Он протянул руку, но тут же отдернул. Поскольку предпочитал не касаться, пока еще не готов. Она снова застонала и выгнула спину.
Танал Йатванар разделся. Влез на кровать, навис сверху – колени между ее ног, руки уперты в тюфяк по обе стороны от груди.
Он увидел, как сильно кандалы натерли ей запястья. Надо будет найти какую-нибудь мазь – раны с каждым разом выглядели все хуже.
Танал медленно опустился на нее сверху, почувствовал, как она содрогнулась, когда он плавно вошел внутрь. Теперь она принимала его так легко! Она издала громкий стон, а он, вглядываясь ей в лицо, спросил:
– Хочешь, я тебя поцелую?
– О да!
Он пригнул к ней голову – и одновременно всадил поглубже.
Джанат, некогда выдающийся ученый, обнаружила внутри себя зверя, пробудившегося от столетнего – быть может, даже тысячелетнего – сна. И зверь этот понимал, что такое неволя, знал, что есть такое, ради чего можно вынести самую мучительную боль.
Запястья у нее под кандалами покрылись запекшимися ссадинами, сукровицей и клочьями кожи, и даже сами кости под израненным мясом иззубрились и потрескались. Потому что она непрерывно, изо всей силы дергала и тянула. Ритмично, словно животное, не обращая внимания ни на что, глухая к воплям истерзанных нервов. Дергала и тянула.
Пока штифты под рамой не начали гнуться. Штифты медленно гнулись, отверстия в дереве постепенно расшатывались, штифты гнулись – и наконец выскользнули из отверстий.
Теперь, когда Танал Йатванар переставил штифты в изножье кровати, выбрав еще больше цепи, ее длины должно хватить.
Чтобы протянуть левую руку, ухватить его за волосы. И толкнуть голову направо – туда, где другая рука со стремительным звоном вытянула сквозь отверстие почти всю цепь, и этого достало, чтобы накинуть ее ему на шею и один раз обернуть; потом она резко, не обращая внимания на жуткую боль, вытянула в сторону левую руку, далеко и еще дальше – пока правое запястье вместе с наручником не оказалось прижато натянувшейся цепью к самой раме.
Он забился, попытался запустить пальцы под цепь, она тянула еще и еще, его лицо оказалось совсем рядом, прямо перед глазами – внезапно посиневшая кожа, выпученные глаза, вывалившийся язык.
Он мог бы начать лупить ее кулаками. Мог попытаться выдавить ей глаза. Вероятно, успел бы ее убить за время, достаточное, чтобы выжить самому. Однако она дождалась,
