Прикрыв глаза рукой, Манус надавил пальцами на виски и заворчал.
Он почувствовал, как возвращается мигрень — стремление причинить боль другим, чтобы отомстить за боль, причиненную ему. Но примарху вспомнилась древняя терранская поговорка о том, как человек отрезает себе нос, чтобы досадить лицу.
Гневно выдохнув, Феррус отдал последний приказ — приказ, который навсегда останется символом приведения Гардинаала к Согласию:
— Заканчиваем.
13
Астартес X легиона в лучших доспехах стояли навытяжку по центуриям, плотными квадратами из десяти рядов по десять бойцов. Их отшлифованная и отполированная броня сверкала, как стекло. На ней уже закрепили лавровые венки. Мерцала серебристая отделка. Воины сжимали болтеры в кулаках, безупречно черных или отливающих холодной сталью имплантатов, смазанной маслом. Оружие сияло под светоносными геммами Учебного зала так, словно каждый космодесантник держал важную для него вещь из серебра.
В каждой десятой центурии виднелись небольшие вставки других цветов — боевые братья Ультрамаринов и Детей Императора. Всего здесь собрались триста центурий Легионес Астартес в блеске славы, но если бы Феррус Манус закрыл глаза, то присутствие воинов выдало бы только гармоничное гудение тридцати тысяч силовых доспехов. Бойцы молчали как убитые.
— Я несовершенен, — пробормотал медузиец так тихо, что услышал его только другой примарх.
— В чем дело, брат? — Фулгрим пришел на смотр в роскошном, но мрачном облачении. Пурпурный блеск его бесподобных парадных лат приглушали слои матовых лаков и целительных бальзамов. — Самобичевание? Это на тебя не похоже.
Феррус только хмыкнул. Кратко пропели трубы, и слуги в дальнем конце зала отворили громадные двери. Вошла угрюмая процессия воинов в доспехах, но с непокрытыми головами: так они выражали уважение к павшим. В группе преобладали Железные Руки, однако с ними шли Дети Императора, Ультрамарины и даже один из выживших легионеров Тысячи Сынов. Космодесантники несли похоронные носилки с тремя свинцовыми гробами.
Фениксиец проследил за взглядом брата:
— Что бы ты ни думал, даже Первый экспедиционный флот несет потери.
Манус ничего не ответил. Вечно беспокойными серебристыми глазами он смотрел, как гробы плывут между взирающими на них центуриями к помосту, который воздвигли для примархов, желающих почтить жертву своих сыновей.
— Гардинаальцы сдались, разве нет? — прошептал Фулгрим, не отводя чуткого и благожелательного взгляда от степенно движущегося шествия. — Все до единого, как только разошлась весть о судьбе их столичного мира. Я бы заявил, что ты спас немало жизней.
— Не хотел я спасать жизни.
— Знаю, брат.
Прошагав по залу, боевые братья опустили одр перед примархами. Другие воины из самых заслуженных центурий, выйдя из строя, покрыли три гроба знаменами легионов. Среди носильщиков стоял по стойке «смирно» Амадей Дюкейн в безупречных глянцевито-черных латах. Лорд-командующий вздрагивал, упорно запрещая себе поддаваться эмоциям.
— Какое имя получит эта система? — тихо продолжил Фулгрим. — Пятьдесят два-Девять?
— Можешь поспорить о названии с Жиллиманом. Меня не интересует судьба планет, где я уже закончил войну.
— Наш дорогой брат, кажется, чем-то занят. — Фениксиец вскинул глаза. — По нему видно: составляет в голове целое приложение к своим трудам на материале этой кампании.
Феррус глянул на другую сторону возвышения.
Примарх XIII легиона и 12-я экспедиция в полном составе прибыли ровно через день после зачистки Гардинаала Прим. Флот вышел из варпа с заряженными орудиями, но перед ним предстала система, уже приведенная к Согласию. Робаут встретил новость с облегчением, которое быстро превратилось в гнев, стоило Ультрамарину узнать подробности. Когда Жиллиману сообщили о том, как Манус обошелся с Уланом Цицером, и о том, как погиб магистр ордена, повелитель Макрагга пришел в немыслимую ярость.
Манус не сомневался, что Робаут пропустит церемонию. Однако брат все же пришел, облаченный, словно король-воин, в белый плащ и боевые доспехи царственного ярко-синего цвета, с золотой отделкой и державной Ультимой, вытисненной на оплечье. Возмущенный, но уравновешенный, рассерженный, но величавый, Жиллиман воплощал собой все, к чему стремился Феррус.
— Знаешь, он восхищается тобой, — заметил Фулгрим, прочитав мысли Мануса без всякой телепатии. Их объединяла связь, возникающая лишь между самыми близкими братьями. — Чрезвычайно. Говорил при мне, что считает тебя и Дорна величайшими из нас.
— Это чувство не взаимно, — фыркнул Манус, отвернувшись от Робаута.
Примархи едва не пропустили начало речи Дюкейна. Голосом, надломленным от горя, он заговорил об Объединении Центральноафрикейского региона и о том, как впервые встретился лицом к лицу — и мечом к мечу — с выдающимся юным капитаном по имени Акурдуана.
Феррус уже слышал эту историю.
— Я думал, что сумею вести другие легионы так же удачно, как мой собственный. Оказалось, для этого мне не хватает терпения.
Повелитель Третьего издал приглушенный смешок, и Манус сердито уставился на него.
— Брат, ты не «несовершенный», ты… — Фулгрим посмотрел вверх, будто выискивая нужное слово среди звезд за гигантскими стрельчатыми окнами.
— Если скажешь «особенный», я ударю тебя у всех на виду.
В тоне Ферруса звучала злость, но брат усмирил ее ослепительной улыбкой. Такой уж силой он обладал. Немногие существа в Галактике осмелились бы поднять руку на Мануса, и Фениксиец входил в их число.
Любой посторонний заметил бы только то, как один родич утешает другого. После сегодняшней церемонии многие будут рассказывать, как грозный и безжалостный Горгон исполнился скорби на похоронах Улана Цицера, Интепа Амара и Акурдуаны.
Такой уж силой обладал Фулгрим.
Завершив элегию, Амадей утер со щеки нечаянную слезу и отошел от ряда гробов. Представители XIII и XV легионов вышли вперед, чтобы по очереди поведать о доблести павших товарищей.
— Ты оказал нам большую честь, позволив Дюкейну говорить над телом Акурдуаны, — произнес Феррус.
— Мы все здесь братья, — отозвался Фениксиец. — Все начинали с одного и того же.
Манус кивнул.
— Я назначил Соломона Деметра на пост капитана Второй роты, — добавил Фулгрим.
— Он произвел впечатление на Сантара.
— Облик роты неизбежно изменится, — вздохнул повелитель Детей Императора. —
