Меня спасли сразу несколько обстоятельств. Наверное, главное из них то, что увидел я их за мгновение до того, как они обнаружили меня. Ну и ряд второстепенных, хотя, возможно, и не менее важных. Они бежали, бежали изо всех сил, и потому не могли держать оружие на изготовку, что повышало мои шансы. К тому же я находился справа от них, а все они оказались правшами, и потому на то, чтобы развернуться в мою сторону, у них ушло больше времени, чем понадобилось бы, если бы я располагался от них слева.
Вначале я выстрелил в того перквизитора, который бежал последним. Не потому, что осознал – начинать необходимо именно с него, а лишь по той причине, что ствол оказался направленным именно на него.
Позже, рассказывая Гудрону все в подробностях, я то и дело видел его одобрительные кивки: тут все верно, и здесь все правильно, и потом ты сделал так, как и следовало.
– Тебе повезло трижды, – резюмировал он. – Ты увидел их первым и стрелять начал не раздумывая.
– А в чем заключается третье мое везение?
– Ты левша, а среди них таковых не оказалось.
Время как будто остановилось. Мне казались замедленными их движения, а еще больше – свои собственные.
Слава рассказывал, что течение времени всегда неизменно. Все дело в особенностях нашей долговременной памяти, и чем ярче событие, тем больше подробностей мы запоминаем. Оттого впоследствии нам кажется, что время растягивается как резина. В отличие, например, от целого дня рутины, когда и запомнить-то толком нечего, настолько все как всегда. Вероятно, он прав. Да и как может быть не прав человек, который посвятил изучению нашего мозга много лет? Но в тот момент для меня оно точно замедлилось, что бы там ни говорила наука.
Выстрел – и бежавшего позади остальных перквизитора, успевшего только хищно оскалиться, отбросило пулей на траву. Снова выстрел и снова в голову – тому, кто бежал в середине. Третий все же успел ко мне повернуться. И даже вскинуть винтовку. В его руках громыхнуло, но за доли секунды до этого в моих собственных дернулся ФН ФАЛ.
Всё. Я стоял на дрожащих ногах и смотрел, как его пальцы в предсмертной судороге царапают землю. Тогда-то и пришел страх. И понимание того, что могло произойти и чего мне удалось избежать каким-то чудом. Ведь это именно я мог лежать на траве. Например, как тот, в которого угодила моя первая пуля. В нелепой позе, с отлетевшим в сторону устрашающего вида оружием, которое выпустила мертвая уже рука.
Или так, как лежит второй. После моего выстрела его развернуло на месте, и на землю он упал какой-то бесформенной кучей. Или как тот, чья пуля едва меня не нашла. Он лежал на спине, с широко раскинутыми руками, и его поза удивительно походила на позу спящего человека. А на руку ему присела изумительной расцветки бабочка. Та самая, у которой на ярко-фиолетовых крылышках огненно-красные пятнышки меж белоснежных разводов. Почему-то именно эта мысль заставила меня содрогнуться: я лежу мертвый, а на моей руке сидит бабочка. Красивая такая бабочка – и мертвый я.
– Молоток, Теоретик! Да что там, просто красава! Они ведь к тем на помощь спешили. – Янис мотнул головой, указывая себе за спину. – А тут ты.
Его улыбка показалась мне немного вымученной. И только тогда я обратил внимание на отметину на его груди. Он мой взгляд уловил.
– Прилетело от третьего, – пояснил он. – И если бы не Настин подарок!.. И еще Грише спасибо, помог. Ведь тот следующим выстрелом мог и в голову. Ребра побаливают, – поморщился Янис. – Но ничего, пройдет, главное, жив остался.
– С почином тебя, Теоретик. Силен! – В знак одобрения Гудрон показал мне сразу два больших пальца.
– С каким еще почином? – Слова дались мне с трудом, а сам я старался не глядеть на трупы с развороченными пулями головами, отчаянно борясь с подступившей тошнотой.
– Ну как это с каким? Людей раньше убивать не приходилось?
– Нет.
– Вот именно такой у тебя и получается почин.
«В гробу я видал такие почины!» От этой мысли стало еще хуже. Гробы нужны не мне, этим людям. Только не будет у них гробов. Хорошо, если общую яму для всех выроют. Скорее всего, бросят как есть, не забыв забрать самое ценное. Этот мир суров, и в нем не до сантиментов.
– Тошнит? Что-то ты весь зеленый.
– Да.
– Всех поначалу тошнит. А иных и наизнанку выворачивает. Со мной именно так все и было. Еще и ночами могут присниться. Хотя и не обязательно – как повезет. На вот, попей.
Теплая, с привкусом металла вода облегчения не принесла.
– Ему сейчас не вода нужна. Грек? – Гриша вопросительно взглянул на него, и тот кивнул. Покопавшись в рюкзаке, Сноуден извлек из него фляжку, скрутил с нее колпачок и протянул емкость мне. – Держи. Пей, сколько выпьешь.
Меня хватило лишь на несколько глотков. Крепости самогонки я не почувствовал. Но ее вкус, пусть Гриша и утверждает, что она у него особая – двойной очистки, настояна на семи корешках и трех сортах ореха, показался мне отвратительным. Лучше уж воду.
– Пей! – настаивал Гриша, и я послушно выпил еще.
– Ты здесь стоял? – Грек, который внимательно осматривал место, где все и случилось, подкинул на ладони гильзу от моего ФН ФАЛа.
– Чуть левее. Возле самого куста.
– В кого выстрелил первым?
– В дальнего. В того, который лежит мордой вниз.
Он посмотрел на трупы, взглянул на меня, но ничего не сказал. Сказал Гудрон:
– Три выстрела – три трупа. И не кого-нибудь там – самих перквизиторов! И по раскладу сработано грамотно: сам бы так сделал. Или повезло.
– Одного везения тут мало, – не согласился с ним Грек. – Ты прав: грамотно сработано. Все, уходим!
– А они?
Выпитая самогонка все-таки помогла, и мне стало немного легче. К чему все эти глупые раскаяния? Как бы там ни было, эти люди непременно бы убили меня, если бы я не заметил их первым. И совесть их потом не мучила бы, и не поташнивало бы.
– Оставим все как есть. – И повторил: – Уходим.
– Игорь, если ты про трофеи, то знай: нельзя у перквизиторов что-то брать, проблемы начнутся, – отведя меня в сторонку, горячо заговорил Слава. – Причем не только у тебя самого, но и у тех, кто был вместе с тобой. В это здесь свято верят. Нет, сам я всей этой чуши значения не придаю, но других-то зачем нервировать? Проще не брать.
– Я не про трофеи. Может, их закопать следовало бы? Какие бы они ни были, но все-таки люди.
– Что, Теоретик, понравилось? – Гудрон даже по сухой траве ходил так, что его внезапно раздавшийся рядом голос заставил нас обоих вздрогнуть от неожиданности. – Все налюбоваться на
