Из глаз человечка на меня смотрела та самая Гармония Начал, легендарный философский камень, который столько лет искали наши мудрецы. Нет, он не знал, кто он. Не слышал огня, хотя тот горел в нем, не летал с ветром, хотя мог бы. Я оглянулась – все люди вокруг были такими же.
– Кто вы? Где я?
– Ой, – тревожно сказал человек, хватаясь за щеку. – Что это было?
– Кто вы такие? Где я?! – я уже кричала. Схватила этого человечка за шиворот, затрясла. Он отшатнулся, кинулся бежать из ямы.
– Дзын-н-нь… Дзын-н-нь…
Это падали последние золотые песчинки в часах. Я бросилась к скелетам, трогала ожерелья, старалась найти вокруг них еще что-то. Хоть намек, хоть какой-то ответ. С пальца тонкокостного скелета соскользнуло рубиновое кольцо. На шее той, что принадлежала к императорской семье, кроме ожерелья, висел медальон. На нем было что-то написано, но я успела прочесть только первое слово.
– Дзын-н-нь… – часы треснули.
– Сибрэйль, проснись! Сделайте же что-нибудь! С ней что-то случилось! Она почти не дышит! – слышу мамин голос.
* * *Первое, что я сделала, даже не открывая глаз, – нашарила под одеялом браслет и застегнула на запястье. Мама, кажется, делает все, чтобы о моей тайне узнали. Она же должна помнить, что я сплю всегда с расстегнутым браслетом! Зачем она позвала бабушку и тетю Кармиру?
Едва успела защелкнуть застежку, как меня в четыре руки грубо вытряхнули из кровати. Они кружили над моим не до конца проснувшимся телом, как гарпии над трупом. Тащили в разные стороны, щипали, злобно клекотали.
– Он сделал тебе предложение? Он сделал?! – повторяла бабушка.
– Да пусть он провалится со своими предложениями! – возмущалась Кармира. – Я для чего всю ночь не спала, для этого мерзавца? Пусть даже не смеет приближаться! Мама, как вы могли отпустить ее с этим бессмысленным мальчишкой?! Сибрэ, ты слышишь? После того, что я для тебя сделала, ты просто обязана стать императрицей, или я никогда больше не буду с тобой разговаривать!
– Сибрэйль – императрица? Богиня, храни Империю!
– А что вы сделали?
– Как ты можешь такое спрашивать?!
– Сибрэ, мы с Кармирой и Доротеей всю ночь шили. Для тебя, – тихонько, но с гордостью шепнула мама. Как раз в этот момент горничная и Доротея внесли в комнату платье.
Да, оно должно произвести впечатление. Бледносиреневый тонкий шелк расшит живыми фиалками. Фиалки вместо кружев укутывают голые плечи, фиалки – синие, лиловые – рассыпаны по длинным узким рукавам, падают по невесомой юбке, столь тонкой, что сквозь нее просвечивают ноги. Бабушка вдела в мои уши серьги – прозрачные каплевидные бриллианты сверкали брызгами росы; застегнула на шее ожерелье – тонкую, искрящуюся полоску алмазов.
Горничная Имина вплела фиалки в прическу. Я попросила убрать наверх все волосы, не оставлять кокетливых локонов и не вплетать накладных прядей. К моему удивлению, меня послушались.
– Я назвала это платье – цветочный ветер! Ты не должна ходить – порхать! Лететь! Вот так! Вот так! – Тетя Кармира взмахивала руками, показывая как. – Этого платья достоин только император! Ты меня поняла? А когда ты выйдешь за него замуж, я буду твоей статс-дамой, ах! Как я славно все при дворе устрою, я ведь просто создана для этого!
На улице едва светало. Умытый в океане рассветный ветер носился вокруг, как радостный щенок. Все чудесно – я сегодня красивее, чем вчера в той огромной тетушкиной шляпе; я вновь увижу императора, а еще турнир стихий – это, должно быть, интереснее, чем сражения на ящерах! Мои родственники все меня этим утром любят, кажется, даже бабушка.
Жаль только, до вечера эти нежные лепестки увянут, о сыпятся, и платье тогда будет выглядеть печально. Жаль только, сколько бы вы для меня ни сделали, я все равно вас разочарую. Мам, как бы вам объяснить, что не надо для меня делать хорошее, совсем ничего не надо? Когда мы уже садились в карету, тетушкин муж, обычно крайне молчаливый, обронил:
– Невеста хороша, но стоило бы черную вуалетку взять. А то ведь всякое может быть, и без вуали неприлично будет.
Я не поняла, к чему он это сказал, но переспрашивать не стала.
– Все будет хорошо, – успокаивающе промурлыкала тетя Кармира. – Как можно не верить в нашего императора?
* * *– Сибрэ, смотри, нам Велан рукой машет!
– А знаешь, вуалетка тебе пригодилась бы. Сибрэйль, я предупреждала, он тебе не пара!
– Уймись! – цыкнула на тетю бабушка. – Сибрэндь, иди в императорскую ложу одна. Может, он наедине захочет что-то важное сказать.
Тетя зарычала. Бабушка с одной стороны, муж с другой едва удерживали ее под руки. Мама поцеловала меня в щеку, ободряюще улыбнулась.
– Ты у меня самая красивая, – шепнула. – Иди же!
Какие они… Всерьез ведь спорят, кто для меня будет лучше, отгоняют неподходящих женихов. Велан посмеялся надо мной, а они думают, как бы с помолвкой не поспешить. Мне стыдно перед ними. Как же я их разочарую.
Ветренник поднимался навстречу, но тут откуда-то из толпы вынырнул наперерез вчерашний моряк-водяной, оба едва не толкались локтями.
– Сибрэ, у меня нет слов от восхищения! Светла и волшебна, как ночь за пять минут перед рассветом!
– Л’лэарди Верана, кому из нас вы пожелаете победы? – водяной, держа мою руку в своей, с широченной улыбкой.
– Победы? – растерянно переспрашиваю.
– На турнире. Мы с л’лэардом Ильрусом сразимся сегодня на турнире, – пояснил Велан. – Так за кого вы будете болеть?
– Ни за кого, – я улыбнулась. – Для меня важны победы только императора. Но неужели вы решились на бой, л’лэард Трагад? Должна признаться, я еще никогда в жизни не присутствовала на сражениях стихий. Вероятно, это менее опасно, чем турнир с ящерами?
У ветренника дернулась щека.
– Еще никто и никогда не мог обвинить меня в трусости, л’лэарди Верана. Мы с л’лэардом Ильрусом условились сражаться до смерти одного из нас.
– Как… до смерти? – Я решила, они меня разыгрывают. Но физиономии у обоих были самые серьезные. Я не знала, верить им или нет. – Вы не шутите? Вы действительно хотите…
– Не стоит беспокоиться, л’лэарди Верана, я пошутил. Мы просто немножко подеремся и разойдемся, – заверил Велан, лицо его и тон при этом были какими-то непривычно жесткими.
Водяной глянул на него косо, усмехнулся, но поспешил согласиться, и именно их переглядывания вдруг напугали меня. Я вспомнила, как ветренник кричал перед отплытием: «До смерти, сам трус!»
– Вы же друзья. Вы вместе воевали, прикрывали друг друга в бою, наверное. Как же вам можно драться?
– У любой дружбы есть свои границы, л’лэарди Верана, – холодно ответил ветренник.
– И все же… Если, предположим, только предположим, мы и в самом деле уговорились сражаться до смерти, кого бы вы предпочли увидеть живым, Сибрэйль? – допытывался водяной.
Я подумала, что если для одного из них сегодняшний день окажется последним, то
