Походил по кабинету. Мне показалось, или у него действительно покраснели щеки? И уши?
– Вы не хотите объясниться, л’лэарди Верана?
– Если вы потребуете объяснить уже сказанное здесь, я сочту вас тугодумом, Ваше Величество.
– Что вы себе позволяете?! – оглушительный рык.
– Вы вправе не взять предложенное, но вы не имеете права говорить, что подарок мой был оскорбителен.
Подошел. Встал совсем близко. Зажмуриваюсь. Он так смотрит – мне правда страшно.
– Уходите, – сказал наконец тихо.
Ветренница ждала меня под дверью кабинета. Она казалась испуганной и взволнованной. Я думала, что напугал ее мой танец в неприличной одежде, но она заговорила совсем о другом:
– Я прошу прощения. Мы мало репетировали. Я не слишком хорошо сыграла, да? Ошиблась в самом начале и потом. Его Величество казался недовольным.
Я ее обняла. От нее пахло, как от птицы-джинки.
– Его Величество был недоволен моим танцем. Вы сыграли превосходно. Нет слов, чтобы выразить мою благодарность, что вы согласились мне помочь. Без этой музыки я не смогла бы танцевать.
Она бледно улыбнулась, обняла меня в ответ.
– Я желаю вам удачи завтра. Вы очень красивая.
Я чувствовала ту же щемящую боль, как когда увидела джинку запертой в бутылке. Мне бы сказать: «Бежим вместе, сестра! Мы созданы быть свободными, полет – это прекрасно, сестра!»
Вряд ли бы она меня поняла. Скорее ее бы ужаснуло мое предложение. Она казалась очень робкой и застенчивой, боязливой. Наверное, она верующая. И любит родителей. Возможно, уже даже помолвлена…
– Вы никогда не мечтали сбежать?
– Сбежать? Куда?
– Просто за море. Летать, быть свободной.
Смотрит недоуменно.
– Я летаю, когда играю. Я очень люблю музыку.
Глава 26
Шитье успокаивает. Маму и бабушку. Единственное мое занятие, которое они одобряют. Меня оно бесит – все пальцы исколоты. Но надо. Решила перешить верх на том черном траурном платье, которое мы купили в один из первых дней в столице. Углубить декольте и вырез на спине, расшить все красным бисером. Ну как расшить – понацеплять ниток везде. Грубовато, зато блестит. А у меня плечи худые и хрупкие, и очень белые, с синеватыми линиями жилок. Им идет грубость и нити бисеринок, похожих на капли крови.
Вся семья едет во дворец. Все высшее общество сегодня приглашено. В доме страшная суета и волнение. Тетя Кармира носится по комнатам, как вихрь, и все время хватается за голову.
– Где мои шпильки? Где шляпка? Румяна? Ничего не соображаю. Богиня, а что, если я стану тетей императрицы? Сибрэ, ты же не отправишь твою любимую тетю в ссылку? – Сграбастала меня за плечи, обдав душной волной парфюмов, благовоний и косметических притирок. В хитром прищуре ее темных глаз мне вдруг почудилась и опасная пропасть, и прохлада густых лесов, и какая-то мрачная, всепонимающая ирония.
Она убежала, а я все никак не могла прийти в себя. Как много я не знаю – не только о мужчинах-стихийниках, но и о женщинах, в их тени вынужденных скрывать те крохи могущества, которые каким-то чудом удалось сохранить. Как мало я успела увидеть скрытого, хоть и прожила столько времени в столице.
Она меня никогда не любила, скорее испытывала неприязнь, как обычно земляные к ветренникам. Дочь ее не была счастлива в браке, очень быстро старела – муженек скупился на крохи стихии. Бабушка устроила этот брак, о котором Кармира теперь глубоко сожалела. Сравнивала кровинку со мной, мечтала увидеть дочку на моем месте – свободной, незамужней, императорской невестой. Высказывалась иногда: «Почему у добрых и достойных горькая судьба, а всяким простушкам без ума и сердца так везет? Не верю в Богиню!»
И все же частенько в домашних разговорах, в спорах, скандалах даже слегка заступалась, даже будто оправдывала некоторые мои поступки: «Зато развлекла императора», «Ах, что ни говори, приятно было видеть эту выскочку Риннэн прилюдно оскорбленной!» Отзывалась обо мне не с одобрением, нет, но с каким-то пониманием.
Она может быть опасна. Слишком ей близка моя мечта о стихии. Слишком многое может увидеть, незаметное другим женщинам. Жаль, что я так поздно это поняла.
Мама обижена. Я все вру. Вчера, когда приехала с аудиенции, она была в панике: «Мы опоздали». Я солгала, что была слишком далеко от дома, когда поняла, что опаздываю, нашла свободного извозчика и помчалась во дворец в одиночестве. Оправдание, конечно, сомнительное – и она теперь со мной не разговаривает. Даже не пришла помочь мне одеться, как делала это обычно перед всеми важными событиями. Имина помогла создать прическу – я хотела много-много игривых кудряшек.
Я думаю, когда при входе во дворец, перед тем как ступить в золотой зал, я сбросила пальто на руки бабушкиному лакею, вся семья дружно пожалела, что оставила бедную девушку готовиться к самому важному приему в ее жизни в гордом одиночестве, как сиротку какую-нибудь.
Голые плечи, спина, декольте и кружево мало что скрывают. Зато блеск бисера все подчеркивает. И между локонами – вместо драгоценного жемчуга, золотой сетки, алмазной фероньерки – все те же бисерные нити, грошовое украшение.
Бабушка вдруг обнаружила, что у нее есть сердце, и с изумленным видом его нащупала. Мама нарушила обет молчания выдохом «Доченька!», тети Кармиры муж рукой поправил отвисшую челюсть, тети Кармиры дочь вытаращила глаза. Тетя Кармира расхохоталась, да так, что на нас обернулись все.
– Теперь Его Величество точно не сможет на тебе жениться, акробаточка. Но горько об этом пожалеет!
Спасибо, тетя, – да, я хотела, чтобы он пожалел, мужчина, отвергнувший мой подарок. Пусть увидит, что потерял! Чтобы весь вечер смотрел на меня, а не на законную невесту и облизывался, мерзавец! Никогда не прощу! Дешев показался подарок Его Величеству – девичья честь!
А может, просто не нужен этот подарок. И весомость его слов в тот вечер, когда меня отравили, – минутная, случайная. Думал, может, что помру, от сострадания и грусти наговорил. Иначе почему он отказался?!
А я так хотела перед тем, как навсегда покину Империю, узнать, что такое любовь. Я так хотела сказать когда-нибудь в старости: «Авердан был моим! Пусть день, пусть час – он был моим, он меня любил!» Я никогда никого не встречу, подобного ему. Вряд ли смогу влюбиться в смертного: подобные Ринке Десмею рождаются редко среди расы людей, подобные Дану и среди саганов нечасто. Вряд ли смогу забыть Авердана. Моя судьба – одиночество, я к этому готова. Но он пожалел для меня даже часа любви! Скупой император.
Золотой зал полон саган, Его Величества все нет. Мама гоняется за мной, надеясь догнать и укутать в свою горжетку, немного побитую молью. Я высматриваю в толпе знакомые лица. Всех бывших невест пригласили. У выхода на крытую галерею меня перехватывает горбоносый.
– Л’лэарди Верана,
