Фуггеры знали многих, именно с них началось знакомство Медичи с баварскими, а потом и другими деловыми людьми.
— Антонио, вот уж не думал, что в круг деловых людей меня введет женщина! — смеялся Козимо.
Особенно часто Козимо встречался с младшим Фуггером. Он не уставал дивиться, Андреасу восемнадцатый, а Якобу семнадцатый год, братья даже моложе Лоренцо, но насколько иные! Фуггеры словно родились при деле, причем Андреаса больше увлекало производство тканей и особенно продажа, а Якоб интересовался всем, что связано с золотом и драгоценностями. Он сообщил, что даже работает подмастерьем у ювелира, и время от времени объяснял Козимо, чем один драгоценный камень отличается от другого, как определить подделку или плохое качество, а также как проще определить чистоту золота и серебра в изделиях.
Вот тут они нашли общий язык! Козимо прекрасно знал и все валюты, и их настоящий вес, и то, какие следовало принимать без вопросов, а от каких также без вопросов отказываться.
Наступил момент, когда доверие между Медичи и младшим Фуггером достигло того уровня, что юноша решился задать волновавший его вопрос:
— Мессир Медичи, но ведь ростовщичество запрещено, к тому же это грех.
Козимо улыбнулся, понимая, что Якоба интересует банковское дело, но пугает своей «греховностью». Видно, об этом же твердила сыну и мать, сама Элизабет никогда не вела беседы о банковской деятельности Медичи, только о производстве тканей.
— Якоб, мы и не даем деньги в рост под проценты.
— Но как же…
— Тебе нужны средства, чтобы купить шерсть для изготовления тканей, если ты возьмешь деньги у меня, то должен вернуть больше, это ты имеешь в виду? — Якоб кивнул, напряженно вглядываясь в лицо старшего друга. Он уже понял, что умные банкиры придумали что-то, что отличало их от ростовщиков и позволяло обходить грех ростовщичества. — Но ты вернешь мне только ту сумму, которую брал, а в благодарность дашь часть своего товара. Какая это часть, мы определим заранее. Как видишь, процентов нет, есть благодарность.
— Но всегда ли вам нужен этот товар, что вы с ним будете делать? То есть вам нужен, но только мой, а что могут дать кардиналы? — Юноша неожиданно усмехнулся: — Отпущение грехов?
— Мне может не быть нужен и твой товар тоже. Я его тебе же продам по цене, о которой мы тоже заранее договоримся.
— Ух ты! — ахнул Якоб.
— И отпускать грехи каждый день тоже не требуется, я не грешу столько. Кардиналы в благодарность дарят право собирать подати в своих землях, или саму землю, или еще что-то. Потому обвинение в ростовщичестве невозможно. — Козимо чуть помолчал и почти сокрушенно добавил: — Но грех все равно есть. А чтобы его искупить, надобно не отпущение грехов просить, а делать для людей что-то.
— Что? — блестел глазами Фуггер.
— Отец построил сиротский дом и содержит его. Иногда дает деньги без возврата, если понимает, что человек попал в беду. А еще… во Флоренции большой собор без купола стоит, каждый флорентиец мечтает увидеть собор достроенным…
И снова он немного помолчал. Якоб молчал тоже, что-то в голосе Медичи подсказывало, что есть еще одна мечта, неясная пока даже для самого Козимо. Что-то было в этом юном баварце такое, что Козимо решился, рассказал мальчишке, с которым, возможно, больше никогда не увидятся, о том, что не давало покоя последние месяцы.
— Я учился у Роберто Росси и Никколо Никколи. Никколи держит большую библиотеку, свитки из которой дает читать своим друзьям.
— У него так много? — осторожно поинтересовался юноша.
— Да, стоит узнать о какой-то книге, Никколи норовит ее заполучить, если не удается купить, то хотя бы просто переписывает. Сажает переписчиков, чтобы иметь копию, да не одну. Вот о чем мечтаю: о большой библиотеке с сотнями, тысячами книг, которые флорентийцы брали бы читать. Не просто книг, а лучшего из литературы, переписанного на разговорном языке, чтобы читали и те, кто не знает хорошо классическую латынь. Знаешь, что Данте и Петрарка писали на разговорном языке?
Они еще долго говорили о литературе, латыни, книгах и переписчиках, а также о том, где добывать старинные рукописи. Вернее, говорил Козимо, а его юный собеседник внимал, блестя глазами. В тот день Якоб Фуггер понял для себя многое, кое-какие мысли подтвердил, что-то переосмыслил.
Посеянное в разговоре с Козимо Медичи даст всходы через много лет, слишком юным был тогда Якоб Фуггер, слишком далеки от банкирского дела его властной матери.
Пройдут годы, и каждый из этих двоих станет родоначальником банкирской династии, хотя основы богатства были заложены их отцами: у Козимо — Джованни Медичи, у Якоба — его отцом Гансом. Обоих потомки назовут «старшими» или «старыми», чтобы отличить от следующих членов кланов с такими же именами.
Но при Козимо-старом дела банкирского дома Медичи будут самыми блестящими, после него Медичи хоть и останутся у власти, но столь богатыми уже не будут.
А вот Якобу Фуггеру-старшему заняться тем, о чем они говорили с Козимо Медичи в Констанце, удастся только в последние годы жизни. Еще два десятилетия после Констанца семейное дело будет возглавлять его мать Элизабет Гфаттераман, потом они с Андреасом будут долго производить ткани и торговать ими сами и только потом, отделившись от брата, Якоб сумеет основать свой банкирский дом, который существует и поныне.
После смерти Якоба его супруга также возьмет власть в семье и деле в свои руки, а сын, тоже Якоб, только младший… О, Якобу-младшему Фуггеру не зря
