— Странно думать, что все эти люди на самом деле лежат в коконах со штекерами в пятой точке... Что это значит?
— Что МакМатрица не может указывать тебе, как вести автомобиль, — сказала Клинити.
Немо отвлекся.
— Ой! Это что, Дэвид Боуи? Идет вот там. Мне кажется, да. Обалдеть! Сам Дэвид Боуи! — Он задумался. — Вот не предполагал, что Дэвид Боуи расхаживает по улицам в старых джинсах. Я-то представлял его в автомобиле. С шофером. И в костюме от Армани.
— Это не настоящий Боуи, — ответила Клинити.
— Правда? — разочарованно протянул Немо.
— Большая часть людей, подключенных к МакМатрице, одержима знаменитостями, — сказала Клинити. — Знаменитостями и потреблением. Лишь немногие из нас осознали всю тщету низких устремлений; для большей части тех, кого ты видишь, это по-прежнему смысл жизни. Известность здесь — как сила тяжести. Она определяет систему.
Немо задумался.
— Вот почему в мире столько людей, похожих на знаменитых певцов и актеров?
— Конечно. Ты никогда не удивлялся, почему тысячи людей стремятся походить на Шер, или Мадонну, или Кейфер Сазерленд, когда каждый безвестный нищий уникален в своем безобразии?
— Пришли, — объявил Шмурфеус.
Они стояли перед большим муниципальным домом.
(III:-S)Лифты не работали, пришлось подниматься по лестнице. Темный коридор привел к обшарпанной коричневой двери. Шмурфеус позвонил: электронный звонок сыграл первые пять нот из «Кислорода» Жан-Мишеля Жарра. Дверь открыла усталая молодая женщина и рукой сделала им знак войти.
Комната за дверью была просторна, но оклеена самыми безобразными обоями, какие Немо видел в своей жизни: грязно-зеленые круги на ядовито-оранжевом фоне.
Вдоль всех стен стояли стулья, на многих сидели толстые дети, которые сосали леденцы, жевали чипсы, заталкивали в рот печенье и булки.
— Будем ждать здесь, — невозмутимо произнес Шмурфеус, опускаясь на стул. Немо сел рядом, чувствуя себя не в своей тарелке.
На соседнем с Немо стуле сидел особенно жирный мальчик лет, наверное, десяти, с огромной столовой ложкой. На коленях у него лежал огромный пирог с обсыпанной сахаром хрустящей корочкой и темно-красной начинкой. Пирог был значительно больше, чем голова мальчика.
— Отличный пирог, — заметил Немо, чтобы завязать разговор.
Мальчишка откусил еще кусок, проглотил, не жуя, и посмотрел на Немо влажными глазами.
— Не пытайся съесть пирог, — нараспев проговорил он. — Это невозможно.
— Пирог и впрямь здоровущий, — согласился Немо.
— Попытайся понять, — продолжал мальчишка, в промежутках между словами набивая рот пирогом. — Это не пирог естся, а ты.
Немо не понял.
— То есть как? Я хочу сказать, ведь на самом деле естся пирог. Разве нет? А не ты. Потом останешься ты, а не пирог. Значит, ты ешь пирог, а не наоборот. Понимаешь?
— Тогда ты начнешь постигать фундаментальную истину, — продолжал жирный мальчик, словно не слыша возражений Немо. Он помолчал, чтобы запихнуть в рот очередную порцию пирога. — Фундаментальную истину, — продолжал он, когда проглотил кусок.
— И в чем она состоит? — спросил Немо.
Мальчик улыбнулся.
— Пирога нет.
Он сказал правду. Тарелка была абсолютно пуста.
У Немо по спине побежали мурашки, как от присутствия чего-то необъяснимого. Он почти слышал мысленным ухом призрачное отдаленное пение: «пицца-хат, пицца-хат...»
— Вас ждут, — сказала женщина, которая впустила их в квартиру. Немо вздрогнул и вернулся в реальный мир.
~(:^(|)=Немо прошел в кухню. Первым делом его взгляду предстали юбка и ноги в чулках. Их обладательница стояла на табуретке и что-то доставала из буфета. Чулки были чуть великоваты и немного сползли. Выше пояса ничего видно не было.
— Здравствуйте, — сказал Немо. — Извините?
— Немо, — раздался голос женщины. — Садись.
Он сел.
— Ты наверняка знаешь, кто я. — Ораковина медленно слезла с табуретки и повернулась к Немо. У нее было приятное дряблое лицо, умные, широко расставленные глаза и доброжелательная улыбка. Кожу покрывали пятна: не легкомысленные конопушки юности, но серо-буро-желтоватая крапинка, которая приходит с годами, — свидетельство жизненного опыта.
— Рад вас увидеть, — вежливо сказал Немо.
— Тебе повезло, что ты меня видишь, — ответила она и закурила, не сводя с Немо пристального взгляда.
— Разумеется, — произнес Немо. — Уверен, вы очень заняты.
— Не в этом смысле, — улыбнулась Ораковина. — Я хочу сказать, что мало кому удается увидеть мое лицо. Мои карапузы, — она кивнула в сторону прихожей, — обычно видят лишь юбку и ноги, когда я целыми днями кручусь, останавливаясь только для того, чтобы запустить в кошку кастрюлей.
— Понял, — ответил Немо, хотя на самом деле ничего не понял.
Ораковина улыбнулась.
— Нет, ты не понял. Но это не важно. — Она отвернулась, чтобы закрыть дверцу буфета. — И не беспокойся из-за вазы, — добавила она.
На столике сбоку стояла красивая синяя ваза.
— Ммм, — проговорил Немо.
Ораковина повернулась, и лицо ее стало чуть менее искренним. Быстро-быстро шлепая ногами, она подбежала к столику и локтем столкнула вазу. Та упала на линолеум и разбилась.
Немо вежливо молчал. Ораковина села против него и в задумчивости выпустила дым.
— Ну, — сказала она. — Вот, значит, и ты.
— Вот и я.
— Шмурфеус хотел, чтобы мы увиделись, — объяснила женщина, подаваясь вперед. — Он возлагает на тебя очень большие надежды.
— Правда? — спросил Немо, которому такая мысль до сих пор не приходила в голову. — Серьезно?
— О да. Он надеется, что ты — тот, кто всех нас спасет. Он думает, что ты — Никто.
Немо попытался переварить услышанное.
— Никто, — кивая, повторил он. — Не представляю, что это значит.
— Ну, — сказала Ораковина, закуривая вторую сигарету, хотя первая, недокуренная, по-прежнему торчала у нее во рту, — я знаю, что ты не знаешь, золотко. Чтобы понять, как важен Никто, нужно понимать саму МакМатрицу. Разумеется, ты ее не понимаешь. Хочешь скуби-снек? — Она указала на кухонный стол, где стояла тарелка обычных с виду галет.
— Скуби-снек? — удивился Немо. — Как в мультике?
— Сейчас мы в МакМатрице, — продолжала Ораковина. — Когда ВМРы создавали ее, они пользовались подручным материалом — старой человеческой поп-культурой, фильмами, мультиками, книгами, комиксами. Все это — вокруг. Ты никогда не ловил себя на мысли, что мир полон клише, копиями и подражаниями, склеен, как коллаж, и нет ничего нового под луной?
— Конечно, ловил, — сказал Немо. — Все так думают.
— На то есть причина, — объяснила Ораковина. — ВМРы обладают могучим разумом, но творческого начала в них нет. Они свалили в одну кучу все отходы человеческой поп-культуры и слепили из них виртуальный мир. А потом для людей,
