В Вертограде сначала празднуют – а уже потом, когда всем надоест, к публике выводят молодых, на малое время. Жених и невеста появляются только после захода Солнца, символизируя его потомство, истинных детей бога. Они проходят по главной улице, приветствуемые толпой, затем исчезают за дверями Храма – и на этом праздник завершается.
Я долго сидел на крыше, жадно всматриваясь в лица бывших друзей, соседей, одноклассников, родственников, а также незнакомых мне чужаков, главным образом – молодых людей, родившихся в городе уже после моего бегства; их было достаточно много; а также и дикарей, прибывших снизу: этих тоже хватало, они выделялись бледностью лиц и слабым телосложением, – и я заметил, что за то время, пока меня не было, дикари увеличились числом.
Девушка Марья была далеко не единственная, кого подняли с сырой земли в небесный город.
Сейчас, сидя на жёсткой бамбуковой кровле, наблюдая за торжеством, за круговоротом разноцветной смеющейся толпы, я понимал: Марью, конечно, не сбросят. Проведут в город. Может быть, уже провели. Её покажут старому князю, и он разрешит ей остаться, как разрешил до этого многим десяткам таких же молодых девушек. Сначала Марью возьмут служанкой в какой-нибудь богатый дом. Она будет мыть, подметать и скоблить, ибо птицечеловеки живут только в совершенной холе тела и чистоте быта. Из бескрылых троглодиток получаются исполнительные и трудолюбивые служанки.
Потом – достаточно скоро – какой-нибудь взрослый бездетный вельможа начнёт с ней сожительствовать или, может быть, даже женится, – и князь опять разрешит, потому что земная женщина тут же родит ребёнка, или двух, а если связь продлится несколько лет – будет рожать каждый год.
Дети, рождённые дикими женщинами от птицечеловека, обязательно наследуют качества птицечеловека.
Все имеют развитый скелет и кожу бронзового цвета, умеющую поглощать и преобразовывать прямую силу Солнца.
Этим младенцам не требуется материнское молоко, первое время они ещё сосут грудь, но потом отказываются: с возраста четырёх месяцев им нужен только солнечный свет.
С возраста шести месяцев дети нашего народа уже пытаются летать.
Это происходит всегда по ночам, когда и мать, и дитя спят: ребёнок поднимается в воздух, пребывая в блаженном забытьи, непроизвольно, неосознанно, не сам по себе, а как будто возносимый в чьих-то сильных ладонях.
Мой отец рассказывал мне, как я полетел: однажды ночью он открыл глаза и увидел, как я, семимесячный младенец, воспарил над спящей матерью, на высоте протянутой руки, с закрытыми глазами, в глубоком сне – и улыбался от удовольствия.
Обычно женщины-дикарки тяжело переживают этот период: они привыкли, что их дети, зачатые от соплеменных земных самцов, летать не умеют, а только ползают.
Многие из них испытывают страх перед собственными детьми.
Почти все такие бескрылые самки, прожив в Вертограде несколько лет и родив сожителю (или мужу) нескольких детей, возвращаются на поверхность, а детей своих оставляют в Вертограде.
Бывали и случаи самоубийств, когда женщины по собственной воле прыгали с городской стены вниз.
Но в общем их судьба одна: подняться в город и родить кому-нибудь из наших мужчин двоих-троих детей. А потом – исчезнуть.
Обычно они сами просят, умоляют сожителей и мужей, чтобы те вернули их на землю.
И мужья однажды уступают.
Бросив сытую, удобную жизнь, бросив собственных детей, эти женщины покидают город и возвращаются в свой обычный мир.
Их никто не осуждает. Их судьбой – после исчезновения – интересоваться не принято.
Толпа зашумела.
Из княжьего дома вывели, под крики зевак и гром барабанов, жениха и невесту.
Нестерпимое сияние переливалось в складках их золотых одежд.
Я напряг зрение, чтобы рассмотреть подробности.
Жених, Финист-младший, – единственный сын князя, наследник верховной власти, – выглядел нездоровым и худым, однако держался прямо и смотрел твёрдо. Болезненность лица была замаскирована слоем золотой краски и сурьмы.
За женихом следовали его друзья, представители лучших семейств, также все в золоте, весёлые, заметно хмельные, с такими же сильно и ярко раскрашенными лицами.
Невеста была красива и стройна, с огромными синими глазами, тёмные волосы убраны в жемчуг; а сверх того – явно отличалась идеальным здоровьем и решительным настроем.
За ней шли её подруги в самых невероятных нарядах, какие только можно вообразить, в густейшем золотом и серебряном шитье, с запястьями, унизанными драгоценными браслетами, с самоцветными камнями в ушах, с тяжёлыми фамильными бронзовыми медальонами, доставшимися от прабабушек.
Следом за ними валили толпой прочие друзья, подруги и родственники, все как один столь же юные, счастливые и разодетые в пух и прах.
Всем им, включая жениха и невесту, было по пятнадцать – семнадцать лет; они родились уже после того, как я бежал из города; я никого из них не знал, это было совсем незнакомое мне поколение, молодые из Внутреннего Круга, дети моих друзей, соседей, одноклассников; если бы я не был изгнан, если бы остался, женился – моё потомство тоже сейчас танцевало бы в плотной, полупьяной свите княжьего сына.
Я тогда, на той крыше, таясь в темноте, дыша ледяным паром, глазея на праздник молодых – понял, что всё, проиграл; отстал от жизни.
Двадцать лет в бегах – это много даже для птицечеловека.
Лицо княжьего сына я, конечно, высмотрел в первую очередь.
Этот парень, совершенно мне неизвестный, на вид – едва оперившийся юнец, однажды должен был унаследовать верховную власть в моей расе.
Высокий, очень крепкий, с хорошим разлётом плеч, с выдающимися ключицами, осанистый, мягко шагающий – молодой Финист во всём продолжал породу своего отца, крупнейшего, значительного лидера, исполина божьей милостью.
Финист-старший правил городом на протяжении полувека.
Он считался жёстким, при нём конфликты между горожанами пресекались мгновенно и безжалостно; на самом же деле в правление старшего Финиста наша раса увеличилась числом, и ни один птицечеловек не был предан смерти, а изгнаны – единицы (я в их числе).
В последние годы в городе открыто говорили, что его правление войдёт в анналы и хроники как золотой век расы людей-птиц.
Князь Финист не был самым умным или самым сильным политиком – но был самым осторожным, а главное – дальновидным.
Он фактически отменил наказание для молодых людей, посещавших поверхность без официального разрешения (а таких было – каждый второй).
Он узаконил браки между бескрылыми женщинами и крылатыми мужчинами (что, собственно, и явилось причиной подъёма рождаемости).
Он никогда не опускал город ниже семнадцати тысяч локтей от поверхности, и
