МОБ.
Я глядела на поселок рыбоедов, и мысли про МОБ и способы спасения кружились у меня в голове; для уверенности я расстегнула кобуры пистолетов, хотя и знала, что пистолеты против инфицированного недостаточно эффективны – надо быть выдающимся стрелком, бить в глаз, в голову, в колени, в позвоночник, что непросто, особенно когда дело касается бегущей мишени. Хотя если нападет один инфицированный, то очередью я с большой вероятностью попаду.
Кровь.
Блеснуло вдалеке, между двумя землянками, ярко и сочно, рассыпавшись радужными искрами, словно бриллиант. Ну вот. Если что, побегу к воде, подумала я, до воды всего ничего, метров двадцать, успею…
Интересно, что там блестит?
– Лучше туда не ходить, – сказал Артем.
Он возился с лодкой, дымил качуком, но багор как всегда держал под рукой, я заметила; и он прав, лучше туда не ходить, хотя и интересно. Безусловно, интересно посмотреть, как живут эти рыбоеды, профессор Ода советовал не пренебрегать…
Почему пахнет кровью?
Мне снова явился яркий бриллиантовый всплеск, солнце ударило в кристалл, и слепящие зайчики распрыгались по сторонам, и я направилась к свету…
Там было что-то вроде пятачка в нескольких метрах от вышки.
Там было…
Да.
– Не двигайся. – Артем взял меня за руку и оттащил в сторону.
То есть попробовал оттащить, но я не сдвинулась, прилипла и едва не упала, Артему удалось меня подхватить.
– Что это? – спросила я.
Я вытащила пистолеты и тут же осознала, насколько они жалкие по сравнению с тем, кто это совершил.
– Не знаю…
Поляна на границе поселения была небольшая, да, пятачок, не более нескольких метров. Перегрызенные кости с остатками мяса. Не сильно воняло почему-то, лишь вблизи почувствовала. Или привыкла, и умеренный смрад мной не воспринимался как смрад.
Артем нервно озирался.
– Кто это сделал?
– Медведь… – неуверенно сказал Артем. – Наверное. Скорей всего…
– Медведь? – шепотом переспросила я.
– Медведь.
Но уверенности в его голосе не слышалось.
– Медведь. Большой мишка. Наверное, старый, охотится не мог… И не на кого. А человек очень легкая добыча, да и не считает их никто…
– Но тут много людей жило, – сказала я. – Почему они… не сопротивлялись? Они ведь наоборот…
Артем потер лоб.
– Они ему сами отдались, – наконец сказал он. – Сами…
Я не понимала.
– Что здесь… произошло?
– Знаешь, тут среди людей разные культы распространены…
Артем озирался, а я хотела скорее отсюда уплыть, пусть на сдутой лодке, пусть вообще без лодки, лишь бы подальше.
– Странные… – Артем вытащил из кармана жестяную баночку с многочисленными пробитыми гвоздем дырками. – Некоторые очень странные. Я видел людей, поклонявшихся костям…
Артем открыл баночку, вытряхнул из нее веревочку, кусок темной смолы и зажигалку, чиркнул зажигалкой и извлек огонь.
– Гусеницам еще молились…
Артем поджег с краешка смолу, она вспыхнула, затрещала, забрызгала, и Артем тут же ее задул, вставил в баночку и закрыл крышку; смола задымила, а Артем стал крутить самодельное кадило над головой на веревке. Из баночки повалил дымок, он пах чем-то резко техническим и при этом сладким, кроме того, банка издавала напряженный воющий звук, словно над нашими головами загулял большой шмель.
– Каким гусеницам? – не поняла я.
– Железным, – ответил Артем. – От вездехода.
Вокруг нас наворачивался дымный кокон, у меня защипало глаза и запершило в горле, но Артем продолжал настойчиво вертеть банку, создавая вокруг нас дымовую завесу.
– Они думали, что гусеницы – это ремни из шкуры дракона, – усмехнулся Артем. – А ползуны… ты же видела, какие они…
Да, ползуны. Это впечатляет, этого я не забуду. Да я много чего не забуду. Да все.
– Жрать нечего, дохнут все и молятся, молятся… Дрянь разная лезет: сердцедеры, самоубийцы, живоглоты… Эти, может, тоже кому поклонялись…
Артем указал на столб с цепями.
– Скорее всего, жертвы приносили, – сказал он. – Знаешь, всякое такое… зверь из леса приходит раз в год и жрет… Но что-то у них тут пошло не так…
Артем принялся вертеть над головой кадилом с удвоенной силой, отчего звук стал пронзительнее и тоньше, теперь это был не шмель, а комар.
– Что-то у них все вкривь. – Артем продолжал раскручивать банку. – Они его разозлили, и он сожрал их всех, а не кого-то одного…
– Как это всех? – шепотом спросила я. – Сразу?
– Зачем сразу? Мишка умный, мишка не дурак… Он им ноги сначала пооткусывал, чтобы уползти не могли, а потом уже жрал постепенно, день за днем. Собрал их в одном месте, чтобы не протухли…
Меня замутило, я достала пистолет и сняла с предохранителя.
– Он здесь где-то… – Артем сжимал багор. – Здесь…
– Почему?
– Много мяса осталось, не ушел бы.
Меня затошнило. Не от запаха – от напряжения. От острова.
Медведь. Медведя не спросишь о будущем.
– В голову старайся, если что, – посоветовал Артем. – Или очередью, может, тогда пробьет.
Да, буду стараться в голову. Очередью в голову.
Не пробьет, медведя так не застрелить.
– Для чего дым? – спросила я.
– Мишка не любит этот дымок, – пояснил Артем. – Ой как не любит… Надо его отвадить…
– Мы же здесь не останемся, – напомнила я. – Зачем нам отваживать?
– Да, – кивнул Артем. – Но он нас заметил, мы ему уже понравились… Он пойдет за нами по берегу.
Я почувствовала, как по шее поднимается холодок, много-много ледяных иголок, точно еж прокатился. Не скажу, что приятное ощущение, особенно после того, что я видела здесь.
Он пойдет за нами по берегу.
– Им сейчас раздолье, – сказал Артем. – Народу в последние годы много мрет, кругом трупы, вот они и жиреют. Да и без трупов… Людей ловить легче, чем рыбу. А если про пролив правда, если вода отступила, то с материка могло позайти… Представь, какой сейчас в Александровском пир идет?
Я потерла левой рукой горло, я представила Александровск. Медведей в сумерках, спускающихся с гор к морю, к городу, медленно бредущих вдоль развалин, и…
– Мы должны отвадить его, – сказал Артем. – Должны показать, что мы – трудная добыча, что с нами лучше не связываться, проще уйти за другими. Стрельни-ка.
– Куда? – не поняла я.
– В воздух. Стрельни пару раз, он должен испугаться. Мишка хитрый, но трусливый…
Я перевела пистолет на одиночный огонь и выстрелила два раза; получилось громко, звук отразился от фермы мачты и раскатился над лесом дребезжащим жестяным эхом; наверное, в прошлые дни над тайгой взметнулись бы птицы, но сейчас птиц не было. Только тишина и равнодушное жужжание насекомых, которых, кстати, осталось не так уж много.
Артем перестал вращать над головой вонючую банку, вытряхнул смолу, загасил ее слюной, сунул банку в карман.
– Надо бы тут сжечь все, – сказал он. – Но бензина жалко. А сжечь надо…
Он несколько помолчал, щурясь.
– Ладно, давай возвращаться к берегу, – сказал он. – Не спеша. И спиной не поворачиваясь. Не бежать ни в коем случае.
Мы стали отступать к воде, наконец-то отступать. Я чувствовала, как кружится голова и сжимается от тошноты желудок. За время Сахалина я привыкла к этой постоянной вони, обоняние укротилось и не воспринимало ее, но я все равно ее
