Когда его музыкальная машинка испортилась, он помолчал немного, а потом безо всякого предупреждения принялся рассказывать о том, что все очень плохо. Нет, сначала все было хорошо, его сосед по улице, прослуживший на Сахалине всего четыре года, вернулся домой в полнейшем довольствии, и дело не в жалованье, которое, по нынешним меркам, недурно, но еще и в широчайших возможностях получать всевозможные доходы с разных сторон. Сосед раненого офицера с верхней полки, пребывая в частях самообороны по части обеспечения, быстро встрял в нужное место и наладил снабжение гарнизонов обмундированием, в результате чего сейчас жил в двухэтажном домике с садом и маленьким прудиком. Сам офицер, в тот момент как раз заканчивавший высшие офицерские курсы, насмотревшись на соседскую удачу, вызвался интендантом на Сахалин.
Очень быстро молодой офицер нашел несколько достаточно необременительных способов возвышения своего имущественного статуса – он договорился с многочисленными гарнизонными поварами, которые умели готовить вкусно, но бережно, а все сэкономленное интендант весьма выгодно менял на тайные снадобья, производимые китайскими врачевателями; снадобья офицер переправлял в Японию, где их реализовывала его невеста.
Так же быстро офицер, ставший интендантом, нашел общий язык и с местными промышленниками из числа условно свободных, в частности, с держателями лягушачьих садков – продукцию этих садков он поставлял в солдатские столовые, чем разнообразил рацион питания и, опять же, сумел сэкономить на консервах, консервы же были универсальным и чрезвычайно востребованным товаром. Затем интендант наладил тесные связи с подпольными эмигрантскими конторами. За вознаграждение они отбирали из числа островных наиболее крепких и здоровых юношей и девушек, а интендант заботился о том, чтобы эти юноши и девушки по прибытии в Японию попадали на работу во вполне определенные корпорации.
Благополучие офицера росло, и он подумывал, не взять ли ему в соответствии с модой в жены китайскую девушку из приличной семьи и с хорошим приданым, однако тут, как назло, приключилось это проклятое землетрясение. Нет, трясло и раньше, но чтобы так сильно – никогда. Буквально за час пересохли все лягушачьи садки, китайцы немедленно затеяли бунт и с удовольствием разграбили личный склад интенданта, забрали все, что удалось скопить за два года честной сахалинской службы. Дальше стало хуже – из-за нехватки личного состава офицеру вручили пулемет и отправили командовать заставой на окраине города; едва бывший интендант успел поставить на точки пулеметы, как на них вышла многотысячная банда китайцев под предводительством беглых каторжников.
Он бился, как лев.
В доказательство этого офицер продемонстрировал мозоли на правой руке, произошедшие оттого, что он слишком много стрелял из пулемета, и ожоги на руке левой, которой он менял стволы пулемета; и синяк на правой щеке, образованный отдачей приклада пулемета. Патронов хватило надолго, но китайцы валили и валили, им не было конца, офицер и его товарищи держали оборону до последнего выстрела, до последней гранаты. Потом китайцы прорвались и всех в городе убили, а интендант целый день прятался под деревянным тротуаром, ведущим от складов к уборной. И целый день по этому тротуару ходили сотни китайцев, они ходили по его рукам, по его ногам, в результате чего офицеру сломали несколько ребер, кроме того, он, лежа на земле, простудился, и сейчас у него явно развивалось воспаление легких.
Он сбежал ночью, ему повезло.
Офицер неожиданно заплакал, и непонятно от чего: от того, что провалились его коммерческие предприятия, надежды рухнули или оттого, что ему было больно, да мало ли? Заплакал и стал снова пытаться завести проигрыватель, но проигрыватель щелкал внутри смятой пружиной, никак не отзываясь на усердие офицера. Попытавшись минут пять, он оставил эти упражнения и снова стал рассказывать. В этот раз про чудесные китайские лекарства, приготовляемые по рецептам секретной тайной медицины; с виду эти лекарства вроде как грязь грязью, но на деле весьма забавны, надо лишь знать, как их использовать.
Послышался гудок тепловоза, и поезд тронулся, окно нашего купе выходило в сторону моря, однако хоть что-то разглядеть сквозь него было затруднительно – таким оно было грязным, пробирался только лишь свет, да и то не без потерь. Я увидела, что Артем спит; глаза его были закрыты, голова свесилась набок и покачивалась в такт с вагоном.
Офицер, неудачливо отслуживший интендантом, этот усердный пулеметчик, замолчал, он тоже уснул, теперь все спали. В купе несколько раз заглядывал врач, он проверял состояние интендантского офицера, делал ему уколы, щупал пульс и закатывал веки.
Наверное, через некоторое время и я уснула, неспешность нашего передвижения, рассеянный свет из окна и долгие рассказы офицера произвели на меня усыпляющий эффект, незаметно я сползла в дрему, причем в редкую ее разновидность, когда снится солнечное поле, и солнце пробивается через закрытые веки, и верится в новый день. Явь пыталась проникнуть в мой сон, однако сон победил, и я проснулась в солнечной ловушке, хотелось только спать, я ощущала сквозь сон, как поезд идет, покачивается на стрелках, останавливается на разъездах и снова отправляется в путь.
Я проснулась от того, что солнце, прорвавшееся в мои полугрезы, погасло; я открыла глаза и увидела, что моря слева нет – состав, до этого идущий вдоль побережья, двинулся в глубь суши, и теперь за окнами ползла однообразная зеленка, выгоревшая зеленка.
Злосчастного офицера интендантской службы уже не было на верхней полке, вместо него на диване лежал молчаливый механический проигрыватель. Я подумала, что офицер вышел в уборную, однако он не возвращался слишком долго, и я позвала дежурного врача.
Сопровождающий вагон врач удивился и отправился по составу искать раненого, однако скоро вернулся ни с чем, он присел на полку, отдышался и предположил, что раненый, вероятно, в приступе паники выскочил из вагона. Врач поведал об этом с явным облегчением, а еще заметил, что так, наверное, лучше.
Он устал и тоже хотел поговорить, наверное, они в последнее время мало с кем разговаривали. А может, ему надоело общаться с ранеными.
Врач рассказал, что выпрыгнувшим человеком был печально известной славы капитан Масада, безобидный сумасшедший, повредившийся рассудком еще задолго до землетрясения на почве дурных предчувствий. Врач усмехнулся, а я заинтересовалась этим случаем и вообще тем, насколько распространены на Сахалине сумасшествия и другие психические отклонения.
Врач погладил мой макинтош, на его лице мелькнула тоска, думаю, по ушедшим временам и по себе самому. А про психические отклонения врач ответил, что особой статистики не ведется ввиду ее бессмысленности; при столь значительном количестве населения, его скученности и недостатке любых ресурсов разного рода, деменции и девиации среди условно свободных поселенцев являются нормой. Причем зачастую эти явления носят массовый характер. Кликушество, истерическая левитация, аутосекция, пищевые перверсии, заместительный мазохизм и искупительное
