Я сидел в кресле с высоким подголовником. Нейроинтерфейс. Сеанс завершился. Я вышел сам или же меня вывели принудительно?
— Что произошло? — повторил я.
— Все в порядке.
Говорящий постепенно проявлялся передо мной — сначала его рука, которой он провел по моему плечу и положил на кисть, как бы приветствуя старого знакомого, не имеющего сил даже подняться на ноги, потом мятый свисающий пиджак на пару размеров больше, чем нужно, потом седая голова с плохо пробритой щетиной на щеках и подбородке.
Тихонов посмотрел на меня, как отец на больного сына.
— Тяжелый выход, — объяснил он. — Это бывает иногда и с опытными операторами. Но вы все сделали сами, завершили задание. — Тихонов улыбнулся. — Думаю, этого хватит для зачета.
Движения уже не причиняли мне такую резкую боль как раньше; я обернулся. Места у терминалов оказались пусты, а у дверей стоял незнакомый мне мужчина в тесном наглухо застегнутом костюме, похожем на дежурную форму, которую заставляли надевать на практических занятиях по химии.
— Я последний? — спросил я.
— Да, — ответил Тихонов. — Но все хорошо… Уже через минуту вы придете в себя.
Человек в форме лаборанта как–то нетерпеливо подался вперед, распознав в движениях преподавателя тайный, лишь одному ему понятный знак, но Тихонов остановил его резким взмахом руки.
— Кто это?
— Из медицинского пункта. Распорядки, знаете ли. Но вы посидите пока, расслабьтесь. Главное — не торопиться. А потом вас осмотрят. Формальная процедура, ничего более. Но так уж полагается.
— Хорошо.
Вставать мне не хотелось.
— Но почему так получилось? Все было обычно. Поначалу. Но в конце… Я даже не помню точно, что произошло.
— Не стоит сильно волноваться из–за этого. — Тихонов с медитативным видом нажимал кнопки с буквами на терминале. — Расслабьтесь, вам нужно отдохнуть… Вы даже не представляете, сколько раз я говорил это студентам. — Тихонов кисло улыбнулся и вновь отечески потрепал меня по плечу. — В начале практики на каждом потоке по крайней мере у одного–двух происходит тяжелый выход.
— Но я точно прошел? Конец как–то смазан.
— Прошли, — подтвердил Тихонов. — Отдыхайте. Никого не исключают из–за единичного случая тяжелого выхода. И даже не заставляют идти на пересдачу.
Тихонов повернулся к терминалу.
— А как остальные? — спросил я.
Тихонов оставил в покое терминал. Кнопки, которые мгновение назад вспыхивали красным, погасли. Терминал отключился.
— Вас интересует кто–то конкретно?
Я непроизвольно оглянулся.
— А-а, — протянул Тихонов. — Да, она так волновалась в этот раз. Она всегда волнуется — даже на обычных лабораторных. Но завершила одной из первых. На самом деле вы тоже вышли минут на пятнадцать позже, чем последний до вас. Это и тяжелым выходом–то сложно назвать.
Я чувствовал, как человек в одежде лаборанта напряженно смотрит мне в спину.
— Вы не говорили, — сказал я.
— Что? — не понял Тихонов. — Что не говорил?
— Про тяжелый выход.
— Такое бывает далеко не у всех, да и ничего страшного в этом на самом деле нет. Скорее всего, вы переволновались или думали постоянно о чем–то другом. Например, о девушке, которая сидела за вами.
Тихонов подмигнул мне и повернулся к человеку в дверях. Профессор ничего не сказал, однако лаборант понял его без слов. Я услышал за спиной его шаги.
— А что, — начал я, — это может привести к таким последствиям? Просто волнение или…
— Это индивидуально. Собственно, реакция на нейросеанс у всех индивидуальна, поэтому мы и не говорим о каких–то побочных эффектах, потому что можно легко запрограммировать человека.
Лаборант подошел к нам и поприветствовал отрывистым кивком головы. Я только сейчас заметил в его руках пластиковый чемоданчик. Лаборант положил чемодан на стол, рядом с отключенным терминалом. Раздался щелчок — чемодан открылся.
— Не читали ничего о нейроинтерфейсе? — спросил Тихонов. — Какие–нибудь рассказы, слухи? В соцветии иногда попадаются разные горе–разоблачения.
— Нет, не читал.
— Вот и не читайте.
Кресло скрипнуло — лаборант повернул его к себе.
— Боль еще чувствуете? — спросил лаборант.
— Да, — ответил я.
— Можете поднять и опустить правую руку.
Я посмотрел на свою руку, безвольно лежащую на подлокотнике, и приподнял ее, превозмогая ноющую боль в мышцах.
— Это все? Выше!
Я скривился от боли.
— Давайте не будем торопиться, — предложил Тихонов. — Спешки нет.
— Ладно, достаточно, — согласился лаборант.
В руке его появился тонкий фонарик, похожий на авторучку.
— Запрокиньте назад голову и держите глаза открытыми, — сказал он.
Я подчинился.
Он посветил мне фонариком сначала в один глаз, потом в другой. Я с трудом сдерживался, чтобы не моргнуть. Яркий луч рассекал роговицу, как скальпель. Передо мной тут же поплыли цветные круги.
— Зачем это? — простонал я.
— Просто тест, — ответил лаборант.
— Проверка реакции на свет, — объяснил Тихонов. — Иногда после нейроинтерфейса бывают приступы светобоязни. Знаете, как у вампиров, — попытался пошутить он. — Или темнота, напротив, вызывает невыносимый дискомфорт. Но у вас, как я понимаю, — он посмотрел на лаборанта, — все в порядке.
Лаборант ничего не ответил.
— Попробуйте еще раз поднять правую руку, — сказал лаборант, и Тихонов недовольно вздохнул.
На сей раз руку получилось приподнять на уровень головы, но мышцы сразу же свело от боли, и онемевшая рука беспомощно упала на подлокотник.
— Плохо.
Лаборант вытащил из чемоданчика массивный электронный шприц с толстой черной рукояткой.
— Что это? — испугался я. — Зачем?
— Это снимет боль. Расслабьтесь и закройте глаза. Не двигайтесь.
Я не представлял,
