Лошадиная голова была все так же неподвижна. На крики никто не отвечал.
Я поднялся с кровати, опираясь руками об изголовье, осторожно спустив на промерзлый пол ноги.
Только бы не оступиться, только бы не упасть.
Когда я встал, мне почудилось, что пол подо мной перекосился и поднимается вверх, как палуба во время качки. Комната стала переворачиваться навзничь. Я панически всплеснул руками, ища в воздухе опоры, и повалился на скрипящую пленку.
Все было на месте. Подо мной стояла неподвижная, как приваренная к полу, кровать. Пол не превратился в потолок, мир не перевернулся.
Я слез с кровати, и меня повело от слабости.
За спиной послышался приглушенный гул. Я повернулся к широкой вентиляционной решетке, которая из–за больнично–белого света почти сливалась со стеной. Я забрался на кровать и вытянулся на цыпочках, однако вентиляционная решетка все равно находилась над головой, и я ничего не мог разобрать. Шум напоминал высокочастотную вибрацию старого работающего механизма, причудливо искаженную гортанным эхом разветвленной системы воздуховодов. Но что это? Генераторы кислорода? Энергетические установки?
Я продолжал прислушиваться и стал различать чьи–то нечеткие голоса.
Один голос принадлежал мужчине и был громче, ниже, и порою даже срывался на крик. Этот голос наступал, настаивал, жестко и агрессивно, тогда как второй, грудной и тихий, наверняка женский, неуверенно оборонялся, затихая и утопая в машинном рокоте. Иногда мужской голос становился таким громким, что я мог уловить отдельные слова:
— …недостаточно…
— …должны сделать…
— …Лидия…
Лидия?
За спиной послышалось отчетливое жужжание сервоприводов — кронштейн, согнутый зигзагом над дверью, медленно распрямлялся, изготавливаясь для броска.
Я вздрогнул и обернулся.
Металлический череп неподвижно висел над комнатой, но его слепой глаз смотрел вниз под другим углом.
Я прислонился к стене. Никаких голосов уже не было — они исчезли, потонули в шуме генераторов кислорода или энергетических машин.
Я стоял у решетки в надежде, что голоса вернутся, когда за спиной послышалось знакомое механическое гудение.
Я резко развернулся, и лошадиный череп застыл под моим взглядом, не успев вернуться в изначальное положение. Потухший глаз теперь смотрел не в пол, а таращился на кровать, упорно притворяясь незрячим.
Я подошел к двери.
Лошадиная голова пугающе нависала надо мной, неподвижная, окоченевшая от холода. Мне стало не по себе.
Я вернулся в смутной надежде, что голоса все–таки появятся, но, не успел я залезть на кровать, как позади послышался протяжный вой сервоприводов.
Незрячий электрический глаз уставился на вентиляционную решетку, да и сам череп уже не висел, ослабленно поникнув, над полом, а хищно вытягивался на длинном кронштейне.
— Вы так развлекаетесь?! — заорал я в потолок. — Кто вы такие? Кто дал вам право?!
Слепой череп не шелохнулся.
— Что здесь происходит?! Зачем все это нужно? Чего вы хотите?
Странный гул, доносившийся из вентиляционной решетки, затих — неизвестная машина отключилась, и камеру накрыла тишина. Я подошел к лошадиной голове и заглянул в ее единственный слепой глаз.
— Я требую объяснений! Если я военнопленный, если я…
Внезапно я почувствовал слабость — так, что едва устоял на ногах.
— Пожалуйста! — простонал я, срываясь на плач. — Пожалуйста!
Мне никто не ответил.
— Пожалуйста! — молил я.
Я закрыл лицо.
— Хотя бы выключите этот свет! Я прошу вас! И дайте мне хоть один глоток воды! Я сделаю все, что вы захотите. Я…
Металлическая башка невозмутимо смотрела сквозь меня, словно меня и не было вовсе.
— Пожалуйста!
Меня лихорадило, слезы стекали по щекам. Лошадиный череп висел над комнатой не двигаясь.
— Пожалуйста!
Но меня по–прежнему окружала тишина.
93
Я сидел на полу, не чувствуя холода. Свет вокруг стал таким нестерпимо ярким, что я думал только об одном.
Темнота.
Я пытался вспомнить беззвездные ночи вдали от города, когда черные грозовые облака затягивали небо, первый полет с инструктором, бесконечную темноту в иллюминаторе, но все, что я видел, — это свет, белый, безжизненный, проникающий повсюду.
Губы потрескались, мне было больно глотать, однако даже жажда мучила не так сильно, как исходящий из стен свет.
Я пробормотал — слабым, дрожащим голосом, — неподвижно глядя в оглушающую белизну перед собой:
— Выключите свет. Пожалуйста. Я больше ни о чем не прошу. Просто дайте мне отдохнуть.
Раздался щелчок — как при переключении примитивного электрического реле, — и я испуганно вздрогнул. Однако ничего не изменилось. Лошадиный череп висел на вытянутом кронштейне, свет оставался невыносимо ярким.
— Выключите! Выключите! — Я кричал, срывая голосовые связки. — Хватит! Не нужно! Я…
В стенах снова что–то раздражающе перещелкнуло — как у заводного механизма с затянутой до упора тугой пружиной. Я встал и, покачиваясь, подошел к двери.
— Хватит, — шепотом повторил я и ударил по двери кулаком.
Я почувствовал тупую боль, и кисть онемела. Я ударил еще раз, с размаха, изо всех оставшихся сил. На толстом листе металла оставались красные пятна. Пальцы с разодранной в кровь кожей тряслись.
— Пожалуйста, прекратите!
Мне едва хватило дыхания даже на эти слова, хотя из вентиляционной решетки бил мощный искусственный ветер, который я чувствовал спиной, стоя в другом конце комнаты. Я хрипло вздохнул и выкрикнул в потолок:
— Вы слышите меня?! Прекратите это! Выключите свет!
Послышался ритмичный треск, сменившийся через секунду металлическим лязгом.
Я стоял, сощурившись, и смотрел, как над головой образуется прямоугольная черная дыра. Непонятное отверстие в потолке расширялось по краям, пока не стало квадратным. Потом лязг прекратился. В комнату под аккомпанемент надсадного электрического воя начал спускаться угловатый черный контейнер, покачиваясь и вздрагивая, как
