Когда мы прилетели к Марсу, я чувствовал себя больным.
На планету мы снова не сели, а пристыковались к огромной орбитальной станции — самой большой в Солнечной системе. На то, чтобы обойти станцию по коридору, требовался почти час, однако за две недели, проведенные на орбите, даже эта станция превратилась в тесную коробку, которая, подобно гигантскому хронометру, ритмично вертелась в пустоте. Доступ к половине помещений был перекрыт по каким–то невнятным соображениям безопасности, и развлечения сводились к прогулкам по круговому коридору и разговорам с коллегами о войне.
Впрочем, нет. Были и другие радости.
Целый отсек на станции отвели под зону отдыха, хотя ничего, кроме нескольких рядов неудобных кресел, терминалов с сенсорными экранами и панорамного, во всю стену, иллюминатора, там не было.
Однако я сидел в этом отсеке часами.
Гравитационное кольцо станции медленно поворачивалось, подражая движению планет, и в определенное время суток из оглушительной пустоты в иллюминаторе выплывал яркий светящийся нимб планеты, всходило над каменными пустынями солнце, вспыхивали огни наземных сооружений, занимались бури — и тут же все это проваливалось в бездонную темноту орбиты, чтобы потом опять восстать из мрака, через тридцать электрических секунд.
Иногда мне казалось, что мы крутимся на уродливой станции вокруг идеально черного шара — Солнца во время полного затмения, — и лишь в особое магическое время, планета восстает из пустоты.
Тогда я вновь вспоминал о Лиде.
Обычно я смотрел на этот механический восход один, никто не садился рядом, никто не пытался со мной заговорить. Помню, как через неделю после прибытия на станцию я торчал в комнате отдыха перед иллюминатором и вспоминал звездный театр, солнечное затмение, первое свидание с Лидой, первый поцелуй.
Меня мутило после невкусного ужина — похожая на молочную кашу суспензия была в тот день приторно–теплой, и я едва заставил себя ее проглотить. От пронизывающего света, преследовавшего повсюду — в личном отсеке, в длинном гулком коридоре, в зоне отдыха, — разболелась голова, и я даже подумывал о том, чтобы лечь пораньше спать, но сидел перед черным иллюминатором и смотрел в пустоту.
— Извините, а вы с «Гефеста»? — прозвучал чей–то голос.
Я обернулся.
Рядом со мной присела девушка в сером приталенном комбинезоне, рукава которого были закатаны выше локтей. Ее густые черные волосы красиво падали на плечи.
— Да, с «Гефеста», — ответил я. — У нас тут, как говорят, долгая остановка. А откуда вы знаете? Мы встречались?
Девушка улыбнулась и коснулась пальцем нашивки с названием корабля у меня на груди.
— Мы не встречались. Не совсем. Я видела вас тут раньше — вы всегда приходите один и долго здесь сидите. Но вы, наверное, меня не видели, да? — Девушка забавно поморщила лоб. — Меня, кстати, зовут Анна, — и протянула мне длинную тонкую кисть.
Я представился и пожал ей руку.
— Рада знакомству, — сказала девушка.
— Красивое имя, — сказал я.
Нашивка с названием корабля на ее комбинезоне была почему–то оторвана.
— А вы с какого корабля, Анна?
— «Фиест», — сказала девушка. — Слышали о таком? — И тут же сама ответила: — Наверное, нет. Не удивлюсь, если о нас вообще на Земле забыли. Кстати, давайте на ты?
Я кивнул.
— А долгая остановка — это сколько? — спросила Анна.
— Уже неделя прошла и еще столько же ждать. Зачем, почему — непонятно.
Девушка рассмеялась, и я посмотрел на нее с недоумением.
— У меня третий месяц пошел, — объяснила она. — Я от этой миссии скоро с ума сойду. Сначала с Земли на Юпитер Два, потом на Марс, потом должны были лететь на Землю с новым грузом, но увы… Что–то там поменяли в расписаниях и ничего же не объясняют.
— Юпитер Два? — Я прикинул в уме среднее расстояние от этого спутника до Земли. — Ничего себе миссия! И еще три месяца на орбитальной станции. Даже не знал, что такое бывает.
— Бывает. Но потом отпуск — минимум год и гарантия следующего назначения. Да и шансы на повышение…
— А вы тоже оператор? — спросил я и сразу поправился: — Извини, ты…
— А кто же еще? Или ты имеешь в виду не пилот ли я? Нет, — Анна быстро мотнула головой. — Пока не пилот. А ты?
— Я тоже, — ответил я.
Голова болела. От искусственного света слезились глаза. Я попытался представить себе — каково это, провести чуть ли не год в космосе — на выброшенных в темноту орбиты станциях, на летящих с чудовищным ускорением кораблях.
Девушка, высокая и худая, выглядела как космическая странница, которая выросла в невесомости и ни разу в жизни не ела ничего, кроме энергетического молока. Она сидела рядом, смущенно улыбалась и потирала голые руки, точно от холода.
— А ты куда потом? — спросила Анна.
— На Землю. А вот потом — не знаю. Гарантии следующего назначения у меня нет, пока все складывается неплохо, но, наверное, придется какое–то время поторчать на Земле.
— Поторчать на Земле? — удивилась девушка. — А я только и думаю о том, чтобы вернуться. Чего ты так? Или…
Она не договорила.
— Да как сказать… Мне особо не к кому возвращаться. Хотя… На Земле я только и жду, когда же начнется следующий полет, а когда лечу…
— Ждешь, когда вернешься на Землю? — рассмеялась Анна.
— Не совсем. Просто, по большому счету, не такая уж во всем этом большая разница — на Земле ты или летишь. Ведь и там, и там… Ну, ты понимаешь.
— Не понимаю, — сказала Анна.
— Ладно. — Я махнул рукой. — Не буду тебя грузить. В общем, у меня все замечательно — короткие полеты, стабильная карьера.