А потом в восточной части города начались пожары. Электричество отключилось и больше не вернулось. Пит пришел с работы только под утро, поспал несколько часов и возвратился на работу. Воздух обрел привкус дыма — не того приятного дыма от дерева, а от горящего мусора. Франни жаловалась, что ее из–за этого тошнит.
После того как Пит не приходил домой четыре дня, Джейн поняла, что он уже не вернется. Она посадила Франни в машину и упаковала все, что, по ее мнению, могло бы пригодиться. Они проехали около ста двадцати миль — достаточно далеко, чтобы не видеть горящий город, хотя закат в тот день был живописным и алым. Потом у них кончился бензин, а достать его оказалось уже негде.
Ходили слухи, что ООН устроила лагерь для бездомных возле Торонто. И они пошли в Детройт.
* * *— Ты не можешь меня оставить! — вопила Франни.
— Хочешь пойти за добычей со мной? — спросила Джейн.
Франни всхлипнула так сильно, что едва не задохнулась. Она схватила мать за руку, не в силах отпустить ее. Джейн отдергивала руку, но Франни все цеплялась за нее и рыдала. Это приводило мать в бешенство. Страх у дочери был заразный, и если Джейн поддастся ему, то и сама испугается настолько, что ничего не сможет сделать. Джейн уже ощутила это подступающее чувство — оно всегда грозило ей, уговаривало сдаться: перестать что–то делать, не строить планы, стать такой же, каким был ее никчемный отец, бесцельно бродивший по дому и прятавший бутылки в гараже, в подвале и по всему дому.
— Отцепись! — рявкнула она, но Франни держала ее крепко, продолжая рыдать.
Тогда мать дала ей пощечину. Франни стошнило — драгоценным скудным завтраком из воды и нескольких галет. А потом она уселась на траву не в состоянии делать что–либо еще.
Джейн вошла в первый же попавшийся дом.
Ей повезло. Гараж оказался закрыт, и в нем на полке отыскались три банки супа. Одна с супом–пюре из шампиньонов, но, к счастью, Франни такой нравился. Были еще банки с томатной пастой, которые она брать не стала, и немного макарон, но до них уже успели добраться мыши.
Когда она вышла, то увидела на тротуаре какого–то странного парня. Он разговаривал с Франни, все еще сидящей на траве.
Джейн на миг замерла, прижимая к груди банки с супом. Что делать? Ей захотелось вернуться в дом, пройти через темную гостиную с лиловым ковром, потертой голубой кушеткой, фотографиями школьников и вышитым крестиком букетом цветов в рамке на стене, дальше через маленькую столовую, где отделка не менялась с восьмидесятых. Потом через заднюю дверь и через забор — подходящий момент отказаться от самой большой ошибки в ее жизни. Когда Джейн впервые забеременела и с позором вернулась домой из Пасадены, она сделала аборт. Но идти на второй аборт она твердо отказалась — это мое тело, черт побери, и что хочу, то с ним и делаю.
Франни рассмеялась. Немного нервно, все еще не отойдя от рыданий, но уже без страха.
— Эй! — гаркнула Джейн. — Отвали от моей дочери!
Она быстро пересекла двор — вся воплощение материнства и справедливого гнева. Тощий темноволосый парень поднял руки — мол, я безобидный, мэм.
— Все в порядке, мама, — сказала Франни.
— Мы просто разговаривали, — подтвердил парень, улыбаясь. Он был одет в красную фланелевую рубашку в клетку, футболку и шорты. Тощий, но кто сейчас не такой?
— Ты кто такой, черт побери? — спросила Джейн.
— Меня зовут Нат. Я просто иду на север. Искал место, где остановиться на ночь.
— Мы просто болтали, пока ты не вернулась, — сказала Франни.
Нат отвел их в свой лагерь — тоже за домом. Он развел костерок, чтобы подогреть суп. Рассказывал об Алабаме, откуда пришел, хотя южного акцента у него не было. Оправдывал он это тем, что отец военный и семья жила на военной базе. Джейн все пыталась его оценить. Нат поведал им историю о том, как два парня наткнулись на его лагерь севернее Хансвиля, когда он только вышел на дорогу. Как они его насмерть перепугали, но он блефанул, сказав им о вымышленном приятеле. Мол, тот пошел подстрелить что–нибудь съедобное на ужин, но мог услышать, как эти двое к нему пристают, и теперь, может быть, держит их на мушке, прячась за деревьями. И вдруг что–то завозилось в кустах: какое–то животное зашуршало опавшими листьями, и парни перепугались. Нат смотрел на Джейн, стараясь произвести впечатление, но вел себя вежливо, и это было хорошо, потому что его слушала и Франни. Рассказ Ната увлек девушку, она ловила каждое его слово и чуточку флиртовала. Джейн знала, что через год–другой Франни потянет к парням.
— Они ничего не знали о лесах, обычные парни из Билокси, кажется. Из тех, что держали копировальную лавочку или забегаловку с фастфудом и теперь решили, что, раз цивилизация накрывается, они могут себя вести как герои из какой–нибудь видеоигры. — Он рассмеялся. — Я тоже не знаю, что там зашумело в лесу. Честно скажу, я и сам испугался — а вдруг там сидит кто–то, кто пристрелит нас всех? Хотя, наверное, это был воробей, или белка, или еще кто–то. Но я тогда сказал через плечо своему «приятелю» типа: «Не стреляй в них. Пусть валят, откуда пришли».
Джейн не сомневалась, что парень лишь треплется. Но ей понравилось, что он старается подать все смешно, а не выставляет себя этаким Рэмбо. Она заметила, что Нат не угостил их своей едой. Но предложил пойти с ними, чтобы забрать их вещи. Честный обмен, решила она.
Он был симпатичным, какими бывают худощавые. А такие Джейн нравились. Она устала все делать сама.
* * *Зажглись уличные фонари, хотя и не все. Нат пошел с ними, когда они направились за спальными мешками и вещами. Он прихватил доску с торчащими на одном из концов гвоздями. Назвал ее дубинкой.
Они действовали тихо, но не пытались прятаться. В темноте вещи было отыскать трудно, но, к счастью, Джейн их почти не распаковывала. Они с Франни, которая учащенно дышала, забрали спальные мешки и рюкзаки. В темноте было плохо видно, задний двор превратился в путаницу теней. И она надеялась, что из дома их тоже трудно заметить.
Все прошло спокойно. Из дома не доносилось ни звука, хотя Джейн казалось, что они слишком шумят, собирая вещи. Все трое вышли
