Вало только–только вернулся с левого берега, там он три недели строил лодку для Дженны Синерыбицы. Сквозь дождь, такой мелкий, что казался туманом, парень глядел на мостовую башню; за этим занятием и застал его Кит.
— А много ты успел, пока меня не было, — заключил Вало. — Какая теперь высота?
Сколько раз в своей жизни Кит слышал этот вопрос?
— Сто пять футов примерно. Это уже треть.
Вало, улыбаясь, покачал головой.
— До чего же хлипко смотрится. Я помню твои слова: основная нагрузка на пилон — это вертикальное давление. И все равно такое чувство, будто может переломиться пополам.
— Когда узнаешь про висячие мосты побольше, они перестанут… вызывать беспокойство. Поглядим, как продвинулась стройка?
У Вало засияли глаза.
— А можно? Не хотелось бы мешать.
— Я сегодня еще не был наверху, а рабочий день заканчивается… По внешней или по внутренней?
К башне примыкали леса с лестницей. Вало взглянул на них и содрогнулся.
— Лучше по внутренней.
Кит последовал за юношей. Внутри пилона шла винтовая лестница шириной три фута. Пять крутых ступенек, площадка слева, снова марш и поворот, и так, кажется, до бесконечности. Для освещения — ниши над каждой третьей площадкой, но фонарей пока не было, и подниматься приходилось на ощупь.
В башне пахло сыростью и землей, примешивался запашок горелого лампового масла. Кое–кто из рабочих винтовую лестницу недолюбливал, предпочитая забираться и спускаться по лесам; Киту же здесь нравилось. В такие редкие моменты он словно сам становился частицей моста.
Вот и верх, можно осмотреться. Незаконченные ряды кладки, черный силуэт лебедки на фоне тускнеющего неба. Рабочие, кто еще не ушел домой, разбирали треногу, служившую для подъема блоков. Из колодца торчал шест, с него свисала лампа; позже в эту дыру опустят арматуру и зальют раствор. Архитектор кивнул подчиненным, а Вало подошел к краю и посмотрел вниз.
— До чего же красиво, — улыбнулся парень. — И высоко: видно, что делается на каждом дворе… Вон, Тели Плотник свинью коптит.
— Насчет свиньи и без башни понятно, я уже второй день нюхаю, — проворчал Кит.
Вало смешливо фыркнул и спросил:
— А Белый Пик еще не разглядеть отсюда?
— В ясный день виден, — ответил Кит. — Я на него поднимался два раза…
И тут раздался скрежет: клонилось, валилось что–то тяжеленное. А затем вопль.
Кит резко повернулся и увидел лежащую в нескольких шагах женщину, поперек ее груди — бревно от треножника. Лорех Дубилыцица, из местных. Он подбежал, упал рядом на колени.
Мужчина, ее напарник, объяснил:
— Соскользнуло… — И взмолился к пострадавшей: — Лорех, ты только держись!
Но Кит уже понял: ей конец. Раздавлена грудь, плечо вывернуто из сустава, сознания нет, дыхание рваное. В хилом свете фонаря пузырившаяся на губах пена казалась черной.
Кит взял холодеющую женскую руку.
— Лорех, все будет хорошо… Ты поправишься…
Конечно, он лгал. Впрочем, Лорех его и не слышала. Зато слышали остальные.
— Надо Холла позвать, — сказал кто–то из рабочих, и Кит покивал, вспомнив, что это имя местного лекаря.
— И за Обалом тоже сходить бы, — услышал он. — А где ее муж?
Рабочий побежал вниз по лестнице, и вскоре его топот растаял в шорохе усилившегося дождя, в чьем–то плаче и в клокочущем дыхании Лорех.
Кит поднял глаза: хватая ртом воздух, Вало стоял рядом и смотрел на женщину.
— Помоги найти Холла, — попросил архитектор, но юноша не шелохнулся, и пришлось повторить.
Вало ничего не ответил, он еще несколько мгновений стоял и смотрел на Лорех, наконец повернулся и устремился к лестнице. Снизу донеслись крики — это первый посланник оповещал селян о беде.
Последний судорожный вздох — и Лорех умерла.
Кит повел взглядом вокруг. Другую руку покойницы держал мужчина, он прижимался лицом к кисти и безудержно рыдал. Еще двое оставшихся на башне рабочих стояли на коленях у Лорех в ногах. Мужчина и женщина держались бок о бок, но Кит знал, что они не семейная пара.
— Как это случилось?
— Когда оно поехало, я пыталась оттолкнуть. — Женщина прижимала к животу руку, очевидно, даже не понимая, что та сломана. — Но все равно попало.
— Притомилась она, вот и перестала беречься, — добавил мужчина, имея в виду Лорех.
Слова из этих двоих сыпались, как брызги крови из раны. Кит не перебивал. Им сейчас нужно было говорить, и чтобы кто–то слушал. Вот он и слушал, и когда появились другие — вдовец с побелевшими губами и дикими глазами, врачеватель Обал и шестеро рабочих, Кит выслушал их и постепенно вывел из башни, пошел с ними на свет и тепло. Ему уже приходилось терять людей. И раньше бывало ничуть не легче, чем в этот раз.
Нынче ночью в Правобережном прольется много слез. Кто–то будет злиться на Кита и на мост, немало упреков достанется провидению, дозволившему случиться беде. Не обойдется и без тоскливого молчания, и без кошмарных снов. Иные займутся любовью, а кому–то захочется побыть с детьми или собаками — светочами жизни в мозглой зимней ночи.
Однажды его преподавательница, имевшая привычку отвлекаться от свойств материалов и принципов архитектуры, сказала:
— Рано или поздно начинаются неприятности.
Была зима, и они вышли на прогулку, невзирая на снегопад. Скосса хотела что–то купить для усовершенствования своего костыля.
— На долгой стройке очень привыкаешь к местным, забываешь даже, что ты на самом деле не один из них, — продолжала она. — И вдруг — несчастный случай. Для тебя он как оплеуха. Что чувствуешь при этом? Вину, жалость, одиночество… беспокойство за график. Но разве это важно? Нисколько. Важны чувства тех, кто вокруг тебя. Поэтому надо прислушиваться к людям. Понимать, каково им. — Она приостановилась, задумчиво постукивая тростью по земле. — Хотя нет, это неправда. Твои чувства тоже многое значат, ведь это и для тебя тяжелое испытание, и не факт, что ты найдешь в себе силы. Возможно, их придется черпать из другого источника.
— Ты о друзьях? — с сомнением спросил Кит.
Он уже выбрал для себя карьеру — такую же, как у отца. И не намеревался подолгу задерживаться на одном месте. Несколько лет — и другая стройка.
— Да, о друзьях. — На волосах Скоссы копился снег, а она как будто и не замечала.
— Знаешь, Кит, беспокоюсь я о тебе. С людьми общий язык находить ты умеешь, это видно. Ты хорошо относишься к ним. Но слишком уж узкие рамки у этого хорошего отношения.
Он хотел было возразить, однако преподавательница жестом велела помолчать.
— Да–да, знаю, о
