— Я пока не решил, Маша. Хотя, по–моему, глупо было бы отказываться от дара свыше. Важнее, как его правильно использовать. Один способ мы с Костей уже отвергли. Я говорю о возможности стать следователем в органах дознания.
— Чревато опасностью потерять не только дар, но и жизнь вместе с ним, — кивнул Заборский, снова берясь за любимую трубку. — Я бы добавил к списку и другие профессии, столь же опасные, типа журналиста, политика или дипломата. Хотя соблазн, конечно, велик! На таком поприще есть возможность «заразить вирусом правды» многих значимых людей, влияющих на жизнь общества.
— А с чего вы решили, что индукция становится необратимой? — поинтересовалась Маша, убирая со стола остатки пиршества. — Ты проверял, Андрюша?
— Н-нет… Но если это так, то все еще хуже. Получается, что я стал социально опасным индивидуумом, возмутителем спокойствия и стабильности в обществе.
— Ну, тогда есть еще один способ применить твой дар, — благодушно сказал Костя. — Можешь основать новую секту или даже церковь. Думаю, последователей у тебя появится немало.
— Шутишь? Хотя — нет. Ты действительно считаешь реальным этот проект!
Некоторое время я обдумывал необычное предложение, Заборский курил, отрешенно глядя в окно, а Маша разливала чай и нарезала домашний кекс, бросая на нас поочередно любопытно–тревожные взгляды. Но первым нарушил молчание не я.
— Мне сейчас пришла в голову мысль, — повернулся к нам Костя, — что вся твоя история, Андрюха, очень похожа на некое испытание…
— Вроде квеста? Типа: выполни ряд заданий и в конце получишь бонус? — грустно усмехнулся я.
— Не–ет! Это было бы слишком мелко. Я думаю, скорее, дар — это ключ для прохождения некоего жизненного пути. Точнее, для достижения вполне определенной цели. А вот путей–то как раз существует несколько, но только один из них — верный.
— И какой же?
— Не знаю… Тебе придется искать самому. Это может оказаться совершенно очевидный и потому не приходящий никому из нас на ум вариант. Знаешь, а ведь с философской точки зрения ты настоящий феномен: субъект, который в результате неизвестной манипуляции с его сознанием превратился в объект, способный изменить ход социальной эволюции субъектов. Ты, Андрюха, теперь даже не человек, а сингулярность — единичность существа, события и явления!
— И ты всерьез думаешь, что сейчас я возгоржусь, надую щеки и начну раздавать автографы поклонникам? — Я не стал сдерживать свой сарказм.
— Ну, по крайней мере, если постулировать вышесказанное, возможно провести логический и метафизический анализ твоего феномена. Глядишь, и нащупаем нечто стоящее?
— Вот и займись на досуге — ты же у нас философ. А я уж поищу решение из чего–нибудь попроще!..
Заборский на это развел руками, мы снова замолчали и принялись за чай.
— Я бы все–таки раньше выяснила, обратима ли твоя индукция, — тихо сказала Маша. — По–моему, это бы существенно упростило проблему выбора.
— Ты права! — Я решительно взялся за телефон и набрал номер Макарова. Сердце бухало в унисон с гудками вызова: а вдруг у Володьки все плохо, скандал, разлад с Мариной — из–за меня, из–за этой индукции, будь она неладна?
— Слушаю, Макаров, — услышал я наконец знакомый, с хрипотцой, голос.
— Володька, это я… — Мне пришлось с усилием сглотнуть, чтобы протолкнуть вставший в горле комок. — У тебя дома все в порядке?..
— И да, и нет, — не то хмыкнул, не то всхлипнул он. — В общем, осваиваем новую реальность, что ты нам преподнес.
— Ради бога, что у вас произошло?
— Да все уже в порядке, Андрюха. Твоя «зараза» сработала, первый шок позади, и ничего страшного не случилось… Мы даже в некотором роде благодарны тебе.
Я почувствовал, что он говорит искренне, и вздохнул с облегчением, но его тут же сменила тревога: а если бы Володька не индуцировал жену? И во всех ли случаях возможно такое «вторичное заражение»? Человек становится честным и правдивым, но остальные–то душевные качества никуда не деваются! Как насчет совести, например?
— Ну, как, есть результат?
Вопрос Заборского вернул меня к действительности.
— Есть. Даже больше — вторичная индукция.
— Ага! Это интересно! Репликация сингулярности?! Обалдеть! Нет, дружище, ты не феномен, ты самая настоящая новая философская проблема!
Костя, бормоча и цокая языком, принялся за трубку, рассыпая по столу душистые табачные крошки. Маша молча убирала со стола, потом вдруг замерла и строго посмотрела на меня.
— Ты хоть понимаешь, насколько все это серьезно, Андрей?
— Лучше бы не понимал! И я понятия не имею, что со всем этим делать, какой путь искать или выбирать, к чему стремиться… Или просто сидеть на берегу и ждать, когда мимо проплывет труп моего врага?
— Ну, из тебя мог бы получиться неплохой народный мститель, этакий современный Зорро, — улыбнулся Костя, раскуривая трубку. — Будешь вычислять преступников, являться к ним и заставлять идти с повинной с помощью индукции, будешь делать честными чиновников и полицейских…
— Опять шутишь? — Я горько усмехнулся. — Да меня самого вычислят через месяц, объявят или американским шпионом, или психом и упекут соответственно диагнозу. Если просто не шлепнут.
— А ты создай группу, тайную организацию борцов за справедливость…
— Уже было! Историю борьбы за справедливость ты знаешь не хуже меня и чем все заканчивалось — тоже… Ладно, ребята, пойду я. И так допоздна у вас засиделся.
Мы попрощались, и я вышел в теплую летнюю ночь. Мелкая ночная живность крутилась под фонарями, где–то играла музыка, доносились тихие голоса и смех. Над головой раскинулся темно–синий купол, усеянный крупными самоцветами. Я прошел через детскую площадку и присел на лавочку возле цветущего куста жасмина. Запрокинул голову и без слов спросил бархатную бездну: «Подскажи, что мне делать? Как найти верный путь?»
Некоторое время ничего не менялось в темно–синей глубине, а потом я вдруг заметил слабый, пульсирующий огонек, быстро перемещавшийся между неподвижных ярких собратьев. Огонек стремительно пересек весь ночной небосвод, ослепительно вспыхнул на миг и пропал. И в тот же миг будто кто–то начертал перед глазами огненные слова невидимым стилом: «Viam supervadet vadens…»
Понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: вот он, путь! Не надо потрясений и борьбы тайных обществ, не нужно рисковать своей и чужой жизнью. Все гораздо проще и сложнее одновременно, но именно так — правильно!
* * *— Ты что, на самом деле увольняешься, Мурзилка?! — вытаращился на меня начпокадрам, принимая заявление. — Что случилось?
— Все в порядке, Лохматыч, так надо, — улыбнулся я. — Не расстраивайся, еще свидимся.
— Вообще–то, мне здесь тоже все осточертело! — неожиданно выдал он и тут же испуганно зажал себе рот.
—
