— Это не я.
— Как?
— Это ты. Когда ты сказала про вирус. Ну, я и подумал, чего мне эти все вирусы. Тьфу. Что я, сам не умею их писать, вирусы?
— Подожди. — Аня тронула его за руку и чуть повернула экран к себе. — Разве так должно быть?
— Я не знаю, Ань.
— Что?!
— Я не знаю, как должно быть дальше.
— Но ведь ты сам это написал?
— Знаешь, я подумал — а чем это лучше? Ну, стереть старую программу, а потом записать новую. Перезомбировать, понимаешь? Чем это лучше того, что с ними сделали?
— Они ведь… — Аня растерянно посмотрела на него и снова перевела взгляд на экран. — Они ведь теперь не смогут сами…
Девушка, игравшая на фортепьяно, замерла, задержав руки над клавишами. Ее напряженное лицо расслабилось, перетекло в безмятежную кукольную маску. За ее спиной баба Нюра изумленно разглядывала косу, которой только что пыталась срезать с люстры хрустальные подвески.
— Они не смогут, — повторила Аня.
— Я, в общем… — Серега запнулся. Ему было страшно, но он старался, чтобы Аня не заметила. И еще старался не смотреть в монитор, на замершие в нелепых позах фигуры — как в фильмах ужасов про настоящих зомби. — Я, в общем, не уверен, но вдруг у них получится, а?
Он не знал, что делать, если не получится. И не знал, как рассказать Ане про то, что взломал заодно и почтовый сервер, когда добирался до исходников. И понял, что уже слишком поздно. Потому что первая цепочка кодов уже несколько дней назад пошла по Первому каналу. Как раз во время вечерних новостей, чтобы захватить аудиторию побольше. А на следующий день анализ телеопросов и мониторинг интернет–площадок подтвердили успешное завершение первого этапа. И теперь пути назад нет. Наверное, Леха все–таки прав, можно только бежать, желательно подальше. Или надеяться на почти невозможное — что они как–нибудь смогут. Сами.
— Давайте, — сказал Серега. Подвигав камерой, он приблизил сперва одно застывшее лицо с пустыми глазами, потом следующее. — Вы ведь живые. Живые! Ну! Хоть что–нибудь сделайте сами!
Ирина Лазаренко
ЕСЛИ Я НЕ ДОЙДУ
14 января
— Вся семья Кругловых решила использовать право забвения, чтобы смириться с нищетой, в которой ей отныне предстоит жить, — жизнерадостно тараторит диктор.
Я делаю медленный глоток кофе.
— Потеря единственного жилья из–за просрочки по кредиту и автоматическое снижение социального статуса — крайне травматичная ситуация, — продолжает диктор.
Хм, кто–то сомневается? Среднестатистический телезритель настолько туп?
— Это подтверждает целый ряд исследований и независимых опросов, — строго добавляет диктор, и я понимаю, что со средним телезрителем все действительно очень плохо. — Поэтому предполагается, что право забвения для семьи Кругловых будет реализовано по полису обязательного медицинского страхования.
Смотрю в чашку. Гущи там — едва не на полпальца, пора вызывать кухонного техника.
— Давайте послушаем комментарии от кредитного отдела банка, а потом возьмем небольшое интервью у представителей коллекторской компании…
— Потухни! — сердито велю я, и экран послушно темнеет. Без него в столовой становится оглушительно тихо, пусто и светло.
Итак, еще три человека выбрали забвение. Может быть, правильно сделали. В конце концов миллионы людей с пониженным социальным статусом живут себе «Подмостом» — в подземном поселении нищих, где получают свою гарантированную долю соцобеспечения и защиты. Но вдруг именно эти Кругловы смогли бы в будущем выбраться из нищеты, найти другое жилье или даже постоянную работу — если бы только захотели помнить, как жили прежде?
Нет. Наверное, нет. Будь Кругловы из тех счастливчиков, у кого еще остались родственники и друзья, — они бы не выбрали забвение.
Мне на плечи ложатся теплые ладони, и я вздрагиваю.
— Ты не виноват, — говорит Анфиса.
Конечно, я не виноват. Если бы я изобрел вилку, а другие люди решили, что будет здоровски непрерывно тыкать себя ею в глаз, разве это была бы моя вина?
Но вообще–то предполагалось, что забвение будет использоваться для очистки людских голов от информационного мусора.
Черная простыня телевизионного экрана укоризненно смотрит на меня со стены. Мне кажется, я вижу на ней силуэты тех банковско–коллекторских представителей, которых обещал мне диктор, — это какие–нибудь не очень дорогие роботы, заученными фразами поясняющие, как им, конечно, жаль, но согласно буквам договоров…
Отставляю чашку. Анфиса ерошит мне волосы, я ловлю ее теплую ладошку, целую пальцы.
— Пора бежать.
— Что сегодня? — спрашивает она с иронией. — Лабораторная работа или сеанс спасения утопающих котят?
— Сегодня котята.
Поднимаюсь из–за стола, оборачиваюсь. Анфиса смотрит на меня, склонив голову и улыбаясь уголком рта. На ней моя рубашка, волосы взъерошены. Лицо совсем не выглядит заспанным или опухшим, как бывает с утра, — удивительная особенность Анфисы.
— Можешь снова стать моим лаборантом — будем спасать котят вместе, — говорю я.
Это не совсем шутка. Знаю, что Анфиса не согласится, но мне очень не хватает в работе ее необычного мышления.
— Нет, спасибо, — ее обычный ответ. — Я лучше поцелую за тебя Викторию.
— Викторию я сам за себя поцелую.
Дочь играет со щенком во дворе. Она сидит на термопокрывале — губки бантиком, носик пуговкой. Моя Виктория, «Никакая не Ви–ика и не Вику–уся, ясно?». Неловкой ручонкой бросает теннисный мяч, и он раз за разом летит прямо в заросли клубники. Робот–щенок с неизменным энтузиазмом приносит мяч обратно и даже почти не топчет клубнику.
Присаживаюсь рядом.
— Привет, папа, — старательно выговаривает Виктория и обнимает меня неловкими короткими ручонками. — Ты сейчас уйдешь работать надолго–долго?
Щенок крутится под ногами, требует внимания. Совсем как настоящий, только робот.
— Я почитаю тебе вечером сказку, — обещаю дочери.
— Хорошо. Про Айболита.
Виктория не любит выходить из дома. Анфиса говорит, это просто возраст такой. А я, признаться, даже рад: мир за пределами нашего дома взвинчен и перекошен, и это еще самое мягкое, что можно о нем сказать — уж поверьте человеку, который занимается забвением.
Я не знаю, как будет жить Виктория в этом мире, когда вырастет, но сейчас она точно способна без него обойтись.
Возможно, в будущем он станет лучше. Возможно, я сумею что–то сделать для этого.
* * *— Добрый день, Вадим! — жизнерадостно приветствует меня медбрат.
— Добрый день, — бросаю взгляд на бейдж, — Ив–Три.
Медбратья — все на одно лицо, хотя старики из этого дома уверяют, что умеют их различать.
— Как сегодня?
— Отличный день! Ни одного происшествия! Все в штатном режиме, все довольны, умыты, накормлены! Осмотры проведены, процедуры назначены, досуг обеспечен!
Румяное лицо робота излучает энтузиазм и очень потешно смотрится в сочетании с широченными плечами, мощным торсом, колонноподобными ногами. На самом–то деле
