НЕ-ЭПИЛОГ
Мадам Грозная жила на Английском проспекте с конца двадцатых годов, здесь пережила блокаду, встретила рассвет и закат социализма, отсюда наблюдала за возрождением новой России. Она зачастила ко мне в конце нулевых, продавая посуду, не нужную ее потомкам, предпочитающим Гарднеру и Кузнецову чашки и миски из «IKEA». Я пользовался знакомством со столь почтенным старожилом Коломны и первое время донимал расспросами: «Что было раньше? Где находилось? «Куда делось?». Она отвечала неохотно, стыдясь, словно несла ответственность за разрушенный Литовский замок, исчезнувший Демидов сад с Луна-парком и «Дом-сказку». О последнем, в частности, рассказывала:
– Когда он загорелся, приехала пожарная машина. От Пряжки протянули шланги, но тушили недолго. У машины закончился бензин, и вода перестала поступать. Пожар длился несколько дней. Когда наружная стена и часть дома обрушились, на третьем этаже заметили старушку. Коридор, откуда имелся выход на лестницу, обвалился, она не могла спуститься. Мы с подругами наблюдали за ней. Обвязанная платками старушка появлялась в комнате без стены, что-то брала и уходила вглубь квартиры. Кто-то из соседей переговаривался с ней с тротуара.
– Из-за чего началось? Бомба или снаряд?
– Неосторожное обращение с огнем. Зима была жестокая, люди не подготовлены, чтобы согреться, могли развести костер на полу.
– Старушку спасли?
– Не думаю. Лестницы у пожарных не было, машина уехать не смогла, и до весны простояла обледенелая.
– А вещи? До революции в доме жили состоятельные люди. Не все же вывезли в эмиграцию. Что- то осталось?
– Конечно. Вещей было много. Противоположную сторону сплошь заставили мебелью и картинами.
– И куда все делось? – оживился я.
– Кто знает. Они долго стояли, запорошенные снегом, люди ходили мимо, не обращая внимания. Тогда это никому не было нужно.
«Семь тучных лет» закончились в две тысячи восьмом году. Кто бы мог подумать, что кризис, начавшийся в тот год в США как ипотечный, через Атлантический океан, страны Европы, Белоруссию и Украину докатится до улицы Декабристов? Я не думал. Более того, поддавшись настроению «крутящихся», ожидал перемен к лучшему, новость о кризисе воспринималась ими как благая. Они предвкушали, что финансовые проблемы заставят горожан извлечь припрятанные на «черный день» предметы и выйти на рынок. Так было во времена «шоковой терапии», так случилось в девяносто восьмом, почему бы этому не повториться. Но их ожидания не сбылись. Упали цены на нефть. Очередь западных банкиров, готовых предоставить нам дешевые кредиты, преобразовалась в очередь кредиторов. Финансы вытекали из страны, правительство спасало банковскую систему миллиардными инъекциями. Товарооборот падал, рушился малый и средний бизнес.
Если кризис девяносто восьмого года породил средний класс, то кризис две тысячи восьмого его уничтожил. Его доля в совокупном богатстве страны отошла к состоятельным гражданам, а малоимущие, что называется, остались при своем, их кризис практически не задел. Исчезновение среднего класса оголило пространство, обозначив дистанцию между нуждой и достатком. С одной стороны – пенсионеры, бюджетники, преподаватели, работники сферы услуг, младший и средний медицинский персонал, на другой – чиновники, финансисты, менеджеры среднего и крупного звена. Посредине пустота. Первые хотели бы приобретать у нас вещи, но не могли, вторые могли, но не хотели, живя иными запросами. Мы оказались в роли маркитантов. Еще вчера вокруг кибитки горели костры, толпились пешие, подъезжали и отъезжали конные. Но пропела труба – и мы одни в голом поле. Антиквариат как вложение капитала перестал быть интересен: никому ничего стало не нужно.
В этой обстановке ко мне является молодой человек и предлагает швейную машинку «Зингер» за двадцать пять тысяч рублей, когда подобная застряла за три. «Откуда цена?» – спрашиваю. «Из Интернета! Там такую за тридцать выставили. Я, понимаю, вам тоже надо заработать, поэтому тридцать не прошу, дайте двадцать пять».
Так или приблизительно так начал торпедировать комиссионную торговлю всплывший на просторы российского бизнеса Интернет, который положил конец монополии «крутящихся». Их козырная карта – опыт и знания, которыми они ни с кем не делились, была бита. Теперь каждый, публикуя в сети фотографию, мог спросить: что это? и сколько стоит? И через день получить десяток ответов, от сомнительных до правдоподобных. По аналогии с западными образцами, в Интернете заработали интерактивные торговые площадки. Если в магазине предмет выставлен для двух-трех десятков любителей, то на сайте – на обозрение страны. Не вставая с дивана, кликнув мышью, можно ознакомиться с лотами граждан России, ближнего и дальнего зарубежья. К обоюдной радости продавцов и покупателей Интернет исключил из сделки комиссионера.
Ослабив позиции одних «крутящихся», Интернет породил «новых», избавив последних от рисков сомнительных вложений. Рекруты из молодых не приобретают предмет, как это делали их старшие товарищи, а фотографируют и, снабдив рекламной агиткой, размещают на сайте, приплюсовав к магазинной цене свой процент, ждут реакции сообщества. Клюнули – предмет выкупается и отправляется клиенту; поклева нет – фотография удаляется, ее замещает другая. Более продвинутые вообще не ходят по магазинам, а выуживают недооцененные предметы из сети и перепродают на соседнем сайте.
Помимо Интернета, ощутимый удар по торговле нанес рост курса западных валют осенью четырнадцатого года. Со времен «шоковой терапии» цены на предметы старины исчисляли в долларах, продавали по курсу за рубли. Настенные часы «Ля рой Париж» или карболитовая лампа – подобие тех, что стояли на столах следователей НКВД, – в разные годы стоили различно, но в пересчете на валюту это были стабильные двести и пятьдесят долларов или близко к тому. Четырнадцатый год разрушил привычную схему. Начав в августе с отметки тридцать пять рублей, к середине декабря доллар поднялся до шестидесяти девяти. Евро проделало путь от сорока восьми до восьмидесяти четырех. Предмет, стоивший до взлета сто долларов, или три тысячи рублей, – и его за эти деньги покупали – после роста не стал стоить шесть, но самое удивительное – за него перестали давать три. В ситуации, когда никому ничего стало не нужно, цены падали, как воздушные шары, попавшие в зону арктического циклона. Это насторожило потенциальных комитентов.
Падение цен болезненно отразилось на представителях среднего класса, увлекшихся антиквариатом в ажиотаже. Приобрел некто ампирный диван за тысячу долларов, отреставрировал, вложив столько же, а теперь, оказавшись на мели, вознамерился продать. Две тысячи долларов (по новому курсу это сто двадцать тысяч рублей) ему никто не даст, да и шестьдесят (по-старому) не предложат, в лучшем случае половину. Сидит горемыка, затянув пояс, считает: «Не купи я тогда диван, у меня сейчас была бы стопка зеленых – двадцать листов. Продав за тридцать, получу пять. Убыток полторы тысячи долларов! Это вместо десяти процентов прибыли ежегодно». «Инвестиция в вечность» обернулась блефом.
Следующие, кто пострадал от двойного увеличения
