— Все правильно, подруга. Так, где у нас тут ножи… — сказала Аня.
Через каких-то двадцать минут стол был накрыт: стояла картошечка пожаренная на сале с луком, были огурчики, прихваченные от бабок в деревне, домашний хлеб, оттуда же, тамбовские моченые яблочки в банке. Девочки налили себе коньячка.
— Тебе налить, Проша? — спросила участливо Яна.
— Да, но только вот из этой милой бутылочки.
Девушки и Проша выпили, налили и еще раз выпили. Девушек, с усталости, повело. Прохору стало хорошо. Захотелось петь.
— Проша, кто же болен? — спросила пьяная Яна. — У кого понос?
— Так вы все знаете?
— Заметь, Проша, мы молчали.
— Я вам еще заплачу, только вы ничего не видели и ничего не знаете.
— У матросов нет вопросов, Проша. Особенно, если это стимулируется материально. Давайте выпьем!.. — сказала Аня.
Друзья выпили. Прохор закусил картошечкой с огурчиком.
— Проша, ты неважно выглядишь. Тебе надо к врачу, — сказала Яна.
— К какому, к такой матери, врачу? Вы хотите, чтобы я разорился?
— А что делать, Проша? Ну, попьешь, и дальше что? Надо же лечиться, Проша. Мы, к сожалению, не врачи, — продолжила уговаривать Яна.
— Как лечиться? В больницу я не могу. К нашим врачам не могу. Завтра же все будут знать о моей болезни, со мной перестанут здороваться, мой бизнес рухнет. Я стану нищим! — Прохор заплакал.
— И мы станем нищими? И ты нам не заплатишь? — спросила пьяная Аня и заплакала.
— Правда, мы станем нищенками? — спросила пьяная Яна и тоже заплакала.
— Я знаю, что надо делать, — сказала Аня, утерев слезы. — Тебе, Проша, надо поехать лечиться за границу.
— Ха-ха, — засмеялась пьяная Яна, — да его за границей знают лучше, чем у нас.
— Яна права, — сказал пьяный Прохор, — меня там знают, и не с лучшей стороны. Еще и арестуют. И я, со своей болезнью… попаду в их тюрьму. Тогда мне можно, сразу, в петлю!..
— Не надо никаких веревок, я знаю, что надо делать, — закричала пьяная Аня. — Надо поехать в маленький городок с маленьким отелем, в котором никто тебя, Проша, не будет знать. Моя бабка так делала.
— Когда это твоя бабка за границу-то ездила? Она на печке всегда лежала. Моя – да, ездила! — засмеялась пьяная Яна.
— Это твоя лежала, а моя, со своим бойфрендом, ездила, ездила… — закричала пьяная Аня.
— И моя ездила, ездила… Я ей на поездки денег давала, — тоже стала кричать Яна.
— И я, своей… давала, — крикнула Аня.
— Девочки, девочки, прекратите. Куда ездили ваши бабки? — спросил Прохор.
— В Баден-Баден! — сказала Аня.
— И моя в Баден-Баден! — удивилась Яна.
— Решено — еду в Баден-Баден! — сказал Прохор. — Только проблема — я языков не знаю.
— А мы на что? — захохотали девушки.
— Вы согласны поехать со мной? — обрадовался Прохор.
— Конечно! Ты же наш денежный мешок, — ответили девушки.
— Хорошо. Звоните своим бабкам, узнавайте, в каком отеле они жили.
— Есть, генерал! — Аня приставила ладонь ко лбу. — Давай, подруга, звонить…
Через полчаса был составлен план. Решено было лететь в Штутгарт простым самолетом, чтобы не привлекать внимания, но, правда, бизнес-классом, иначе Прохору некуда будет девать ноги. Ну, а дальше, все просто — главное, инкогнито. Прохор поедет под другой фамилией, чтобы уж стопроцентно... По этому поводу выпили, потом еще, и все упали спать, не раздеваясь, в одну большую кровать хозяина дома…
Отто Шварц болел. Ладно, если бы он был один дома, но эти дети. Отто кричал жене из-за двери туалета:
— Лизхен, отправь детей на улицу или к бабке.
— С чего бы это? — кричала в ответ Лизхен. — Сегодня не ее день кормить наших детей. Что с тобой? Выходи! Дети хотят в туалет.
— Не могу. У меня что-то с животом. Я что-то съел.
— Вы, в канцелярии канцлера, всегда жрете всякую дрянь. На нее посмотришь и сразу понимаешь, что она ест что-то не наше, не немецкое. Ее, наверное, этот французский карапуз чем-нибудь кормит. Лягушками. Ты, что — тоже лягушек ешь? Надо есть мясо с кровью и сырой фарш и будет прекрасный стул, а если еще пить пиво «Бауман», то никогда не будет никакого несварения желудка! А вы пьете эту ослиную мочу, которую французы называют вином? О, мой бог! Германия, куда ты катишься с этой единой Европой и евро? Где наша марка! Немецкая марка!
— Ой, как мне плохо! Лизхен, я сейчас умру!
— А-а, я, дура, догадалась — это тебя твоя потаскушка испанская отравила. Так тебе и надо! Подыхай!.. Дети собирайтесь, мы уходим из этого дома к вашей бабушке, пусть ваш отец подыхает здесь, один, от своего поноса!.. Слышишь, я не закрываю на ключ дверь, чтобы похоронная команда не сломала ее, когда ты умрешь и завоняешь!
Отто услышал, как хлопнула дверь.
— О, мой бог! Сейчас я умру! — и Отто заплакал. Он сидел на горшке и плакал, теряя драгоценную жидкость из своего организма… плакал, пока не раздался звонок мобильного телефона, который случайно, оказался в кармане рубашки. Хорошо не брюк… Тогда бы от прыганья вверх-вниз, он давно бы уже утонул. Звонила Изабелла. Она же думала, что он на работе.
— Милый Отто, — ворконула она, — мы сегодня с тобой встретимся? Я в вашем Берлине, нашла неплохой ресторан тайской кухни. Особенно хороши живыми черви и жучки! Восхитительно!..
Отто забился в судорогах на книтазе.
— Так что — мы идем? Я не слышу. Что у тебя там, в трубке, за звуки? Это все ваша хваленая немецкая аппаратура! Говно! — кричала Изабелла.
— Милая, мне плохо, я, кажется, умираю, — прошептал в трубку умирающий Отто.
— Что с тобой, Отто? Почему ты умираешь? Где ты? Тебя подстрелили террористы? Ах, бедный! Ты настоящий герой! Завтра все газеты будут писать о тебе. Как жаль, что я не с тобой, — еще громче закричала Изабелла.
— Это твое счастье, что ты не со мной. Я умираю, извини, от болезни, которая называется диарея.
— Так у тебя понос! — засмеялась Изабелла. — А я-то думала, что у тебя что-нибудь серьезное.
— Как ты можешь так говорить, если я умираю и единственное лекарство, которое я знаю, было выпито моим покойным папашей, когда его несло от баварских сосисок, которые, как потом оказалось, делали вьетнамцы из русских собак, там же в России,
