В прихожей я обулся, надел ветровку, открыл дверь и вышел в подъезд. Сделав несколько шагов по лестнице, я почувствовал вибрацию телефона и услышал щелчок замка — дверь заперлась.
На улице по-прежнему было пасмурно, но, кажется, стало светлее. Как по мне, погода довольно приятная. Поэтому шел я неспешно и разглядывал до боли знакомые улицы. За рядом припаркованных машин, владельцы которых, наверное, тоже были в отпуске или по каким-то причинам решили не работать сегодня, была детская площадка. Молодые мамаши выгуливали своих детей. Точнее, стояли и болтали о чем-то на краю площадки. Дети помладше играли в песочнице. Те, что были немного старше, стояли неподалеку и что-то показывали своими маленькими пальцами друг другу в непропорционально громоздких планшетах, которые держали в руках. Детство стало спокойнее, подумал я. Но тут пацан в белой куртке с нарисованным на ней роботом что-то недовольно крикнул и стал вырывать гаджет из рук другого. Раздался плач. Мамаши прекратили свою беседу и бросились успокаивать детей. «Но что-то не меняется», — добавил я про себя и улыбнулся.
Проходя мимо соседнего дома, я увидел, как из окна на втором этаже к маленькому зеленому автомобилю тянется провод. Эту сцену я видел регулярно и никак не понимал, как же поступать владельцу авто, если все места под окнами заняты.
Когда я подошел к бару, Антон уже стоял у входа и курил. Я протянул ему руку.
— Привет.
— Здорово, — сказал он, пожимая мне руку и не выпуская сигарету из губ.
— Пойдем внутрь?
— Пошли. — Он бросил недокуренную сигарету в урну у входа и первым вошел внутрь, а я последовал за ним.
В баре было пусто. Не было ни одного посетителя, приглушенно играла популярная радиостанция, а бармен с чем-то суетился за стойкой. Когда мы подошли, я заказал кружку светлого пива и сушеную рыбку, Антон сказал, что будет то же самое. Мы молча сели за столик у окна, чокнулись кружками и сделали по несколько глотков пива.
Не зная, с чего начать разговор, я спросил:
— Ты сегодня не работаешь?
— Как видишь, нет.
Я промолчал, ожидая более развернутого ответа.
— У меня сменный график, — сказал он, видя мою реакцию, и, сделав еще пару глотков, добавил: — Только не спрашивай, где и кем я работаю, ладно?
— Ладно. Тогда спрошу, почему не стоит спрашивать?
— Да потому, что почти у всех работы одинаковые. И если ты не работаешь дрессировщиком жирафов или учителем бонсай, то, пожалуйста, тоже не утруждай себя рассказами — я все это уже слышал.
— Я и не собирался, — сказал я, немного озадаченный таким резким ответом.
Антон взял кусок вяленой рыбы, прожевал его и спросил:
— Ты, так понимаю, тоже отдыхаешь сегодня?
— У меня отпуск уже несколько дней.
— Я гляжу, ты его классно проводишь, — с ухмылкой сказал Антон.
— Ну, уж как могу, — спокойно ответил я. Его сарказм был весьма обоснован.
— Я свой так же провел. Сидел дома, делал какие-то, сам уже не помню какие, дела, пил. Вроде от всей этой работы тошнит уже, а когда от нее освобождаешься на время, делать нечего.
— Во-во, и у меня так же, — промычал я, дожевывая рыбу и запивая ее пивом.
— А почему не поехал никуда?
— У меня и моей девушки отпуска не совпадают, а поменяться не получается. Да и денег нет особо, чтобы ехать куда-то. Не получилось накопить нужную сумму.
— Знакомая ситуация. — Антон откинулся на спинку стула и, уткнувшись взглядом в какую-то точку на столе, задумался о чем-то.
Пока он думал, я наблюдал за барменом, который пару раз выносил что-то за дверь у себя за стойкой. По-видимому, посуду.
— Знаешь, отчасти проблема в нас самих, — вдруг очнулся Антон.
— Ты про нехватку денег?
— Ну да. В течение года мы покупаем столько ненужной херни. А потом не можем вспомнить, на что просрали столько средств и, следовательно, своих сил, ведь все это мимолетно и ненужно, по большому счету.
— Пожалуй, — согласился я, вспомнив несколько компьютерных игр, купленных на распродаже, в которые я даже не играл. — Но надо же чем-то иногда радовать себя. Нельзя во всем себя урезать, чтобы постоянно копить.
— А вот тут всплывает другой пункт.
— И какой же?
— Устройство нашего общества в целом.
— Однако, глубоко ты копаешь! — засмеялся я.
— Начнем с того, что те, кто стоит выше тебя в организации, где ты работаешь, не испытывают проблем с тем, чтобы куда-то поехать в свой отпуск.
— Я бы не сказал, что мой начальник намного богаче меня.
— Я говорю о тех, кто стоит гораздо выше. О тех людях, для кого твои проблемы и потребности решаются по щелчку пальцев. Кстати, большинство твоих желаний для них решаются так же.
— Знаешь, наверно, грустно это признавать, но у меня не так уж и много желаний.
— Ты решил оградиться от этого бренного бытия? — засмеялся Антон.
— Нет, просто очень трудно действительно понять, чего тебе на самом деле хочется. Отделить это от банальных потребностей.
Антон снова призадумался, глядя куда-то в пустоту, а потом продолжил:
— Знаешь, если так на это смотреть, то у большинства людей схожая ситуация. Но у наших рабовладельцев, вероятно, так же. Просто потребности растут пропорционально доходу. Но шанс найти себя у них выше, чем у нас, потому что они свободнее. Им не надо к восьми утра на работу.
— Ну, да. Наверное. Когда один день похож на другой, трудно для себя выделить что-то новое. Для этого нужен какой-то толчок. Что-то новое.
— Именно. Но когда ты сжат этими рамками, такой толчок получить почти невозможно. Им надо, чтоб ты исправно ходил на работу и не лез за рамки, ведь иначе ты можешь пропасть для них, а им уж очень хочется есть элитную еду, носить элитную одежду, жить в элитных домах и ездить в элитных машинах. И чем элитнее, тем лучше. Для этого нужно больше таких, как мы.
Я ничего не говорил. Просто слушал своего собеседника и пил пиво. А он тем временем продолжал:
— Знаешь, по большому счету все это выгодно не только им, но и обществу в целом. Оно ведь не даст тебе просто пожинать свои плоды, ничего не давая в замен.
— Дармоедов никто не любит, — вставил я.
— Именно. Но здесь получается интересная вещь. Для общества нет точки насыщения, когда ты дал достаточно. Чем больше ты даешь, тем лучше. А если ничего еще и взамен не будешь просить — вообще замечательно! Для тебя же как для отдельного индивида лучше наоборот взять больше себе и меньше отдать.
— Наверно. Только ведь общество — это такие же люди, как и мы. Поэтому мое воображение рисует такую картину: множество людей тянут одеяло в разные стороны. Каждый тянет на себя.
— Любопытно, — призадумался Антон. — Но так оно и есть. Только ты не сможешь их разглядеть как людей — слишком их много. И твой вклад на общем фоне совсем незначителен. Но правила одни для всех. Или нет… Правила одни для большинства.
— Это верно подмечено.
Я допил свое пиво. Антон несколькими большими глотками догнал меня. Мы заказали еще.
— Знаешь, — начал я, — наверно, если бы лет сто или сто пятьдесят назад какого-нибудь писателя-фантаста спросили, как он представляет наше будущее, он наверняка бы ответил, что большую часть работы для нас будут делать машины, а мы будем больше заниматься творчеством, учиться, путешествовать… Но прогресс продвинулся, мы создали массу машин, заводов. Многое автоматизировали. И все равно работаем по девять часов в день.
— Знаешь, мы ведь действительно создали все это. Но в процессе перетягивания одеяла произошла интересная вещь. Скорее даже аномалия. Мы могли начать тянуть слабее и не отдавать все жизненные силы на это. Могли наконец-то оглянуться по сторонам и вздохнуть свободно. Но мы придумали маркетинг, менеджмент и прочую подобную херню. Вместо того, чтобы делать самим, мы стали втюхивать друг другу то, что делают другие. И мы утянули в эту сферу очень много людей.
— Мда. Миллиарды бездельников.
— Таких, как мы с тобой.
— Согласен.
— Поэтому теперь, в результате этой аномалии, одни люди снизу тянут это самое одеяло в разные стороны, образуя гигантский батут, а толпа бездельников с серьезными рожами прыгает на нем,
