Не менее интересно и то, что комиссия берлинского Общества антропологии, исследовавшая находку Дюбуа, не подвергла сомнению сам способ подобных «доказательств», а принялась анализировать останки, пытаясь выяснить их подлинную принадлежность и тем самым вынести окончательный вердикт насчет питекантропа. Иначе говоря, ученые перевели обсуждение проблемы в эмпирическую плоскость (что опять же красноречиво свидетельствует о философской культуре данного сообщества). Заключение большинства членов комиссии (оно было отрицательным) большой роли в данном случае не играет по причине совершенно непринципиальной постановке вопроса: останки, представленные Дюбуа, не могли принадлежать питекантропу только потому, что они, оказывается, принадлежали гиббону. Так был создан прецедент, абсурдный даже с точки зрения простого здравого смысла. Абсурдный именно потому, что подобная экспертиза допускалась для установления подлинности... воображаемого, целиком выдуманного объекта9. Поясню: эксперт компетентен лишь в отношении того, что ему доподлинно известно, с чем он неоднократно сталкивался на практике. Если же питекантроп существовал только в воображении, то где мог найтись такой специалист, который был бы в состоянии установить, принадлежат ли данные кости питекантропу или не принадлежат? В сложившейся ситуации отрицательный приговор можно всегда парировать очень удобным и с виду вполне «научным» умозаключением: если данные кости установлены как принадлежащие гиббону, значит питекантроп имел признаки... гиббона. Нефальсифицируемая (то есть псевдонаучная, согласно Попперу) гипотеза всегда будет находить лазейку для подобного рода «агрументации» своих утверждений. И попробуйте на это чем-либо возразить, коль единственным «специалистом» по питекантропам был тот, кто его изобрел, а именно Эрнст Геккель (он, кстати, будучи членом упомянутой комиссии, вынес положительное заключение, назвав представленные останки «типичными» для «питекоидных предков»).
Как мы понимаем, смущает здесь не то, насколько верно (или неверно) была установлена подлинная принадлежность упомянутых останков. Смущает то, что подобная экспертиза по поводу питекантропа допускалась в принципе. Эволюционизм занял господствующие позиции именно вследствие того, что был неосмотрительно допущен для научного обсуждения в среду ученых-эмпириков. Конкретные выводы и аргументы сейчас не имеют значения. Основная проблема заключается в том, что в научном сообществе магия сомнительных фактов стала откровенно довлеть над убедительностью доводов трезвого мышления. Если бы не это обстоятельство, эволюционизм (под своим подлинным названием - «философия трансформизма») так и остался бы достоянием оккультных кружков и поэтических сообществ. Он был бы таким же маргинальным и чуждым точной науке учением, как современная теософия или уфология. Еще во времена Кювье эволюционизм воспринимался как праздное и несерьезное увлечение. В среде серьезных ученых той эпохи коллега-эволюционист был таким же недоразумением, как сегодняшний физик, стремящийся увязать явления электромагнетизма с теософским учением об астральных мирах. Правда, нынешним ученым хватает здравого смысла не устраивать серьезные дискуссии с приверженцами оккультизма. Однако прославленные ученые XIX века оказались не столь дальновидны, допустив научную полемику с эволюционистами. Опираясь на ошибочную эпистемологию, они были уверены, что любое ложное учение неизбежно сдаст позиции под напором неопровержимых научных аргументов. Они не учли того обстоятельства, что псевдонаучная теория, под каким бы видом она ни выступала, черпает свою силу из безудержного и неистощимого человеческого воображения, перед которым меркнут доводы рассудка и все достоверные факты. Научная аргументация - совсем не то оружие, которое было бы способно оттеснить эволюционизм на его изначальное место - в среду оккультистов и мистических поэтов.
Жорж Кювье, отрицавший всякие «переходные формы», однажды неосмотрительно предложил эволюционистам предоставить ему «переходные» останки лошадиных предков. Спустя столетие эволюционисты уже с нескрываемым злорадством вспоминали великого натуралиста, с уверенностью демонстрируя доверчивой публике несколько поколений «предков» современной лошади. Опрометчивость Кювье как раз и заключалась в том, что он потребовал от сторонников «поэтической веры» (как он сам характеризовал эволюционизм) эмпирических доказательств. Понятно, сам Кювье был эмпириком и такая опрометчивость ему простительна. Если бы отвлеченные суждения эволюционистов рассматривались им в сугубо философской плоскости, то прежде всего пришлось бы серьезно проанализировать саму категорию «переходная форма». А вслед за этим неизбежно возник бы следующий вопрос: что означает «обнаружить переходную форму»? Но, поскольку противники эволюционизма сами открыли дорогу для эмпирической проверки основных положений этого учения, они, не подозревая, уже в принципе допустили саму возможность реального существования «переходных форм» и тому подобных фикций.
Очень часто эволюционистов (опять же с чисто научной позиции) упрекают в фальсификации данных, в избирательном отношении к фактам, в тенденциозной интерпретации, в приспособлении эмпирического материала к теории и т.д. Подобные упреки далеко небеспочвенны. Все «первопредки» современных животных, выставленные в эволюционистском «бестиарии» (включая, конечно, и «предков» лошади) есть результат откровенной фальсификации или подгонки данных. То же самое касается и «предков» человека. Такие «факты», как правило, рассчитаны на людей малосведущих (начиная со школьников), а в кругу самих эволюционистов фальсификации и подгонки есть необходимый компонент их своеобразной методологии. Эрнст Геккель, например, для обоснования своего «биогенетического закона» откровенно искажал изображения человеческих эмбрионов, а потом без всякого смущения признавался в этом (замечая, что так поступали все великие ученые)10.
Нельзя сказать, что тенденциозность и подгонка фактов к теории присуща только эволюционистам. Это вообще, надо признать, характерная черта науки. Любая теория всегда упрощает и искажает реальность, сообразуясь с задачами исследователя. Идеальной науки еще не создано. Быть может, эволюционисты злоупотребляют этим больше, чем следует. Однако их ненаучность проявляется совершенно в другом. Проблема в том, что эволюционистам для обоснования своих основополагающих догм в принципе даже нет необходимости подгонять факты под теорию. Они могут пойти обратным путем, а именно саму теорию подгонять к фактам. Не обнаружили «переходных форм»? Не беда! «Переходных форм» и не могло быть, поскольку (прошу внимания!) эволюция происходит скачками (гипотеза так называемого «пунктирного (punctuated) равновесия», выдвинутая в начале 70-х американскими палеонтологами-неодарвинистами Н. Элриджом и С.Дж. Гоулдом). Нет доказательств, что неандерталец был предком современного человека? Нет проблем! Неандерталец и не мог быть нашим прародителем, поскольку он оказался «тупиковой ветвью эволюции».
