Подобная находчивость эволюционистов в изобретении всевозможных допущений ad hoc до сих пор выдается за способность к научной аргументации. Совершенно ясно, что при таком «вольно-поэтическом» отношении к предмету всякая серьезная научная полемика окажется бессмысленной и даже смехотворной. Нельзя серьезно дискутировать о воображаемых вещах, когда ваш оппонент с легкостью художника готов изобретать любые сюжеты. Эволюционизм давно бы обнаружил свою полную научную несостоятельность, если бы он имел хоть малейшее отношение к практике. Но покуда это учение простирается только в границах общественного сознания, его практическое значение сопоставимо только со значением работ художников, поэтов и философов (не будем же мы, в самом деле, говорить о практическом значении экспериментов с мушкой-дрозофилой!). Впрочем, если бы эволюционисты выдавали себя за художников, ни о какой дискуссии, как мы понимаем, не было бы и речи. Но они выдают свои построения за научные истины, а потому здесь мы уже имеем дело с сознательной попыткой ввести в заблуждение. И с таким положением вещей мириться нельзя.
Итак, подводя итог всему выше сказанному, мы так определим наш подход к эволюционному учению. Поскольку эволюционизм не является наукой в точном значении этого слова, а только имитирует научность, научная дискуссия с представителями этого учения не представляется возможной. Соответственно, становится бессмысленной и научная критика эволюционизма. Поэтому научной критике мы противопоставляем критику философскую. Что это означает? Это означает, что эволюционное учение будет рассматриваться не с точки зрения истинности тех или иных утверждений, концепций и т.д. Оно будет рассматриваться с точки зрения его логической формы. Нас будет интересовать не то, что конкретно утверждается и доказывается, а то, КАК это утверждается и доказывается. Нас будет интересовать стиль, форма изложения, система понятий, категорий, выражений, используемых эволюционистами. В чем-то мы будем следовать тому, что в наше время принято называть герменевтическим анализом; в чем-то мы будем следовать по стопам Сократа и Аристотеля, исследуя логическую состоятельность эволюционистских умозаключений.
Используя философскую критику, мы как раз и постараемся показать, почему эволюционизм является именно метафизической доктриной и моральной философией. И почему его связь с современным естествознанием представляется нам весьма сомнительной. А также, насколько сможем, попробуем установить, в силу каких обстоятельств эволюционизм обосновался в науке и какова его подлинная роль в современном обществе.
Глава 1
К ИСТОРИИ ПРОБЛЕМЫ
Если к чему по настоящему применим термин «эволюция», так это к самому эволюционному учению, которое в течение столетий постоянно модифицировалось, уточнялось, обновлялось и переосмысливалось. Идея самозарождения и саморазвития жизни сама по себе не является научным открытием. Ее вообще вряд ли можно отнести к разряду каких-либо научных достижений. Своими корнями она уходит в глубь времен, в различные религиозные культы и древнюю натурфилософию. Она неизменно появляется там, где отрицается идея Божественного сотворения мира или там, где между миром и Богом стирается дистанция.
Древняя китайская натурфилософия, некоторые влиятельные философские учения Древней Индии совершенно не признают идею сотворения мира, как это было принято, например, в христианстве и исламе. В таких учениях высшее божество признается неким безликим началом, так или иначе проявляющим себя в мире. Древнеиндийские философы делали акцент на эманации, подчеркивая тесную связь мира с Божественным началом. В этой натурфилософской перспективе мир не рассматривался как результат внешнего творческого воздействия со стороны некой высшей силы. Он бесконечно самозарождается и саморазрушается. Иначе говоря - мир «эволюционировал», потом разрушался, после чего заново возникал и заново «эволюционировал». И так бесконечно. Надо заметить, что именно такой взгляд на мир в XIX веке пытался обосновать английский философ-эволюционист Герберт Спенсер (оказавший, кстати, немалое влияние на Дарвина).
В целом космогонические учения древности с их бесконечным циклическим процессом самозарождения и саморазрушения достаточно хорошо известны. Они были, если можно так выразиться, довольно типичны до появления христианского креационизма. Пантеизм и учение о цикличности были характерной составляющей дохристианского мировоззрения. Примерно так же смотрели на мир и мыслители древней Греции. При желании зачатки эволюционизма можно с успехом обнаружить в древнегреческой натурфилософии. Самозарождение мира признавали Фалес и его ученик Анаксимандр, о том же утверждали Анаксагор, Гераклит и Эмпедокл. А такие философы, как Демокрит и Лукреций были в наибольшем почете у советских авторов как величайшие античные мыслители, якобы заложившие основы материалистического мировоззрения и тем самым предвосхитившие современные эволюционистские взгляды на мир. Часто первым истинным эволюционистом признается Эмпедокл, который не только признавал саморазвитие органической жизни, но, можно сказать, еще до Дарвина поставил вопрос о выживании «благоприятных форм» (наиболее устойчивых и жизнеспособных)11. Данилевский также обращает внимание на сходство между учением Дарвина и учением Эмпедокла. Сущность дарвинского учения, считает он, осталась Эмпедоклова. «И по Дарвину, - пишет Данилевский, - органическое существо есть мозаика случайно происходивших, совпадавших и накоплявшихся изменений, а процесс образования его - процесс калейдоскопический»12.
В средние века идея самозарождения жизни была ключевым моментом алхимического учения. В эпоху Возрождения алхимия в европейских странах стала столь популярной, что оказывала влияние даже на мировоззрение церковников. Католические монахи без малейшего смущения рассуждали о самозарождении живых организмов, даже несмотря на то, что такие рассуждения противоречили Священному писанию. Однако в то же время их воззрения вполне согласовывались с учением Аристотеля, официально признанным философским авторитетом. В результате, благодаря популярности алхимии и авторитету Аристотеля, идея самозарождения жизни воспринималась в качестве некоей банальной «научной» истины вплоть до конца XIX столетия. Луи Пастеру понадобилось немало усилий, чтобы экспериментально опровергнуть эту оккультную догму. Но самое интересное, что горячими сторонниками этой догмы были (как нетрудно догадаться) ученые-эволюционисты и их идейные вдохновители.
Так, сторонником идеи самозарождения был знаменитый натуралист XVIII века, автор популярнейшей многотомной «Естественной истории» Жорж Бюффон. Он не был эволюционистом в современном смысле этого слова, однако признавал постепенное развитие жизни, усовершенствование одних видов и вымирание других. Церковь не одобряла подобные взгляды, однако они отражали серьезные перемены в мировоззрении европейцев. Сама попытка написать некую «Естественную историю» (в противовес «Священной истории») была не просто банальной попыткой скопировать античность. Это была попытка создать новое мировоззрение, в корне отличное от христианского учения и подкрепленное авторитетом науки (а не авторитетом церкви). Бюффон не был крупным специалистом в какой-либо отдельной взятой научной области. Но он был блестящим стилистом и популяризатором. Его книги были обращены преимущественно к широкой аудитории, далекой от профессиональных научных исследований. Подобно тому, как церковь обращалась к массам, истолковывая им христианский взгляд на мир, книги Бюффона выполняли аналогичную функцию, обращаясь более к чувствам, воображению, чем к логике и фактам. Бюффон тоже мог рассуждать о чудесных вещах, вроде зарождения планет, но это уже были чудеса, освященные
