Как раз на этой волне «вольно-поэтических» популяризаций некогда оккультных идей и зародился эволюционизм, ставший своеобразным вероучением для некоторых европейских натуралистов. Говорить о том, что идея эволюции была своего рода новой «смелой» гипотезой, может только человек, либо слишком предвзятый, либо плохо изучивший историю вопроса. То, что первые эволюционисты находились под непосредственным влиянием оккультных идей, свидетельствуют известные факты их научной биографии. Так, признанный родоначальник эволюционной теории - Жан-Батист Ламарк - боролся с новой кислородной теорией Лавуазье, горячо отстаивая старую оккультную идею «огненного эфира». Другой эволюционист того времени - Вольфганг Гете - открыто исповедовал мистический пантеизм. На авторитет Гете прямо ссылается дарвинист Эрнст Геккель, рассматривая эволюционную теорию (или теорию трансформизма, как было принято обозначать ее изначально) в контексте пантеистического мировоззрения13. С Гете был солидарен поклонник Ламарка Этьенн Жоффруа Сент-Илер. Идея «прафеномена», которую он отстаивал во время знаменитого спора с Кювье, имела тот же оккультный источник, что и идея самой эволюции.
Кроме того, сам термин «эволюция» оказался своеобразной терминологической уловкой. Изначально под эволюцией понимали процесс развития эмбриона. В дальнейшем данный термин, используя соответствующую аналогию, стали применять для обозначения процесса, который до этого назывался, как было указано выше, «трансформизмом» или «трансмутацией». «Трансформизм» («трансмутация») был алхимическим термином. Таким образом, отстаивая идею эволюции, эволюционисты на деле отстаивали опять же старую оккультную идею трансмутации - точно так же, как Ламарк отстаивал другую оккультную идею - идею «огненного эфира». В этом плане противодействие эволюционизму было не реакционной, а наоборот, прогрессивной научной тенденцией - поскольку, как мы видим, борьба со стороны противников эволюционизма - от Кювье до Пастера - велась не с «новой» гипотезой, а с архаичной, уходящей корнями в дохристианскую древность, идеей. И если в споре с теорией Лавуазье Ламарк признается «отсталым» и некомпетентным, то почему в споре с Кювье его принято считать «прогрессивным»? Тем более, что его взгляды на происхождение видов даже сами эволюционисты признают не только фантастическими, но и анекдотичными.
Указанные период: конец XVIII - первая половина XIX веков, в истории эволюционизма принято обозначать «додарвиновским». На этом этапе эволюционизм потерпел очевидный крах. Причем поражение ему нанесли не церковники, а именно ученые-естествоиспытатели. Связь эволюционизма с оккультными идеями средневековья была выражена еще весьма отчетливо. Да и сами творцы эволюционного учения не особо скрывали свои пристрастия к оккультизму - ни по части стиля изложения, ни по части отдельных утверждений. Так, например, Ламарк объясняет изменения органов воздействием особых флюидов - вполне в духе средневековых ученых. Он верит в особую жизненную силу, рассуждает о «жизненных движениях», всерьез заявляет о постоянном самозарождении простейших организмов. «Всякое тело, обладающее жизнью, - пишет Ламарк, - постоянно или временно оживляется особой силой, беспрестанно возбуждающей движения в его внутренних частях»14. Говоря о флюидах, якобы возбуждающих «органические движения», Ламарк указывает, что «главная роль принадлежит следующим двум из них, а именно теплороду и электрическому флюиду». «Они, - заключает он, - и являются непосредственно теми факторами, которые вызывают оргазм и внутренние движения и которые обусловливают и поддерживают жизнь в организованных телах»15. Подобные рассуждения есть наследие средневековья. В начале XIX века такой способ объяснения уже справедливо считался архаическим. Поэтому труды Ламарка по эволюции вряд ли можно в научном отношении назвать прогрессивными.
Но именно Ламарк создал эволюционную систематику, которая отражала воображаемое развитие животных от простейших форм до самых высокоорганизованных. И эта схема принимается эволюционистами как непреложная истина, как своеобразная догма, принимаемая на веру. Таинственные «флюиды» были в дальнейшем отброшены, но схема осталась.
Во второй половине XIX века эволюционисты перешли в наступление. У них появился новый козырь - теория естественного отбора Чарльза Дарвина. Так начался второй этап в истории эволюционизма. В чисто стилистическом плане дарвинское учение резко контрастировало с «вольно-поэтическими» сочинениями Ламарка, Гете и Сент-Илера. Дарвинизм был откровенно наукообразен. Труды Дарвина и его последователей практически не вызывали никаких ассоциаций с оккультизмом. Причина такой заметной стилистической перемены – в очевидном влиянии позитивистской философии, завоевавшей в Англии серьезные позиции. Как заявлял философ-позитивист Герберт Спенсер (оказавший, как было сказано, несомненное влияние на Дарвина): «Объяснение всех явлений в терминах вещества, движения и силы является не более как сведением сложных символов нашей мысли к простейшим символам ее»16. Следуя Спенсеру, даже совершенно отвлеченную проблему можно изложить в терминах физической науки. Такая нарочитая «сциентизация» сугубо философских проблем отражает характерный для того времени дух позитивизма, возобладавший в европейских академических кругах. Дарвин не был исключением, а потому свои мысли об эволюции выразил в соответствии с духом эпохи – в строгих научных терминах «вещества, движения и силы».
Дарвин, в отличие от своих предшественников, полностью исключил телеологию, что еще больше придало его теории научный вид. Бесчисленные ссылки на эмпирические данные, использование строгой научной лексики сделали свое дело - дарвинизм выглядел вполне современно, вполне в духе времени. Это дало повод сторонникам Дарвина считать эволюционную идею научно доказанной. Здесь уже не было никаких оккультных «флюидов», никаких фантастических «прафеноменов», никакой возвышенной поэтики. Все было по-английски сдержанно и сухо. Благодаря этим стилистическим усовершенствованиям теория Дарвина до сих пор преподносится как величайшее и (самое главное) «прогрессивное» научное достижение.
Дарвинскую теорию не без оснований можно рассматривать как своего рода эволюционистский демарш, как совершенно сознательную попытку любой ценой обосновать идею эволюции, вернуть утраченные позиции, сокрушить теорию катастроф. Это был самый настоящий коллективный проект, в котором Дарвин играл далеко не главную роль. Его работа над «Происхождением видов» осуществлялась не столько по зову сердца и разума, сколько под настойчивым воздействием коллег. Интересно, что после публикации своей «сенсационной» книги Дарвин не принимал никакого участия в дебатах. За него это делали его коллеги-эволюционисты - что лишний раз доказывает корпоративное начало во всей этой компании по «продвижению» теории естественного отбора.
С тех пор, как Кювье убедительно доказал несостоятельность эволюционизма в знаменитом споре с Жоффруа Сент-Илером, эволюционисты сделали для себя очень важный вывод: одних рассуждений и звучных метафор вовсе недостаточно для того, чтобы обосновать свое учение. Если оно претендует на статус научной теории, то ему нужны конкретные факты, убедительные опытные данные. Именно спор с Кювье выявил слабое (с научной точки зрения) место эволюционизма - отсутствие надлежащей эмпирической базы. Это было учтено на будущее. Поэтому Дарвин, напутствуемый своими компаньонами, много лет потратил на сбор
