Во-первых, никаких «переходных» форм, предрекавшихся Дарвином, так и не было обнаружено. Во-вторых, благодаря новейшим исследованиям было установлено, что живая клетка - это сложнейшая и тонко организованная система, вряд ли способная появиться в результате случайных комбинаций органических соединений. Дарвин, придерживаясь средневековых взглядов на зарождение жизни, не мог допустить, что «простейший» организм на самом деле намного сложнее всех мыслимых механических конструкций. Ни Дарвин, ни его коллеги не уделяли какого-либо серьезного внимания проблеме возникновения жизни из неживой материи. В ту пору (еще до экспериментов Пастера) идея самозарождения считалась вполне научной и нередко принималась в качестве своеобразной биологической аксиомы. Поэтому дарвинисты сосредоточились на том, на чем в свое время «погорели» Ламарк и Сент-Илер - на проблеме происхождения видов (включая и человека). В конце концов споры об обезьяньем «прародителе» настолько поглотили научную общественность, что вопрос о том - «каким образом могла зародиться жизнь?» - не получил у дарвинистов какой-либо серьезной проработки как раз ввиду их поглощения более злободневной (на тот период) темой антропогенеза.
Тем не менее, вопрос о происхождении жизни требовал объяснения. Особенно после того, как открытый Менделем закон наследственности получил новые подтверждения в рамках генетики. Мало того, обнаруженные в 1950 году молекулы ДНК показали невероятную наивность дарвинистов во взглядах на происхождение видов. Их главный конек все больше и больше вступал в противоречия с данными эмпирической науки, от имени которой дарвинисты пропагандировали свое учение. В свете новейших открытий теория Дарвина выглядела уже откровенно архаичной. Допустить же ее устаревание эволюционисты не могли. Приходилось, что называется, отвечать на вызовы времени. Ответом стало появление неодарвинизма. Так начался третий этап в развитии эволюционного учения.
Начало неодарвинизму было положено еще в начале 40-х годов XX века, в самый разгар Второй мировой войны. Все началось со съезда, организованного Ассоциацией американских геологов. В работе съезда приняли участие некоторые известные генетики, палеонтологи и зоологи (в их числе - Джулиан Хаксли, потомок Томаса Гексли, одного из наиболее рьяных соратников Дарвина). По сути дела, это была организация очередной компании по «продвижению» эволюционной теории. Участники съезда решили совместными усилиями «подкорректировать» учение Дарвина, согласовав его с новыми научными открытиями. Итогом коллективного творчества стала так называемая «Современная синтетическая теория эволюции», в рамках которой дарвинское понятие «естественного отбора» дополнилось понятием «случайная мутация».
Дальнейшие попытки эволюционистов разрешить неизбежно возникающие перед ними трудности привели к созданию в начале 70-х годов модели «скачкообразной («сальтационной») эволюции». Ее авторами стали американские палеонтологи Н. Элдридж и С. Дж. Гоулд. Почему именно палеонтологи? Дело в том, что как раз исследования палеонтологов опровергали дарвинскую версию ступенчатой («градуальной») эволюции. Надежды на обнаружение «переходных форм», как было сказано, не оправдались. Это обстоятельство требовало срочного объяснения. Выход был найден благодаря созданию указанной модели. В результате эволюционисты разделились на «градуалистов», то есть сторонников постепенных, медленных изменений, и на «сальтационистов» - сторонников резких скачков. Позиция первых считалась устаревшей и не соответствующей новым открытиям. Сальтационизм оказался спасением для дарвинской теории, хотя совершенно перечеркивал ее изначальный замысел.
Надо напомнить, что со времен Ламарка ссылка на малозаметные изменения, происходящие в течение многих лет, была главным аргументом эволюционистов в защиту своей теории. Положение о том, что в природе нет каких-либо скачков (Natura non facit saltus) принималось эволюционистами той поры (включая и Дарвина) в качестве аксиомы. Ламарк всецело уповал на чудодейственную силу времени, за что получал насмешки от Кювье. Дарвин рассуждал аналогичным образом. Безгранично длинное время было для него решающим фактором в деле образования новых видов. Для этого необходимо было обосновать необычайную длительность истории Земли, нужно было растянуть геологическое время на миллионы лет. Только ссылаясь на такую трудно представимую продолжительность геологических эпох, можно было обосновать какие угодно перемены в жизни земных организмов. Дарвину такую возможность предоставило учение геолога Чарльза Лайеля, который с помощью нехитрых экстраполяций обосновал модель постепенных и необычайно медленных геологических изменений. Следуя теории Лайеля, история нашей планеты якобы исчисляется миллионами лет. Для эволюционистов это было то, что нужно. Теперь, доказав наличие незначительных изменений в животном мире, можно было мысленно растянуть этот процесс на невообразимо длительное время и в результате получалось то, что требовалось доказать: за долгие годы незначительные изменения приводили к очень существенным трансформациям. Так якобы и возникали новые виды. Отсюда же логически вытекала идея «переходных форм», в существовании которых Дарвин ничуть не сомневался и уповал ни их скорое обнаружение.
Впрочем, сторонники Дарвина, еще при его жизни, усматривали в градуализме существенные трудности. В частности, Томас Гексли - уже от своего имени - высказывался в пользу определенных скачкообразных изменений. На той же позиции стоял другой дарвинист того времени - русский физиолог Илья Мечников. В общем, учение Дарвина пытались подкорректировать задолго до появления «синтетической теории эволюции».
Однако нетрудно заметить, что, признавая скачкообразные перемены, эволюционисты ставят себя еще в более сомнительное положение. Градуализм, по сути дела, был эволюционистским ответом на теорию катастроф, разработанную Кювье. Поэтому допущение скачкообразных (то есть революционных) перемен в какой-то степени есть уступка катастрофизму. Современные эволюционисты признают революционные изменения существенной и нормальной частью эволюции. По их мнению, в истории нашей планеты кратковременные скачкообразные изменения чередуются с длительными периодами «застоя»17. Фактор времени в этой модели уже вряд ли может иметь столь существенное значение. Мало того, допущение мгновенных изменений настолько раскрепощает воображение, что неизбежно ведет к оправданию совершенно фантастических измышлений, в сравнении с которыми таинственные «флюиды» Ламарка выглядят куда более научно. В соответствии с наиболее радикальными сальтационистскими взглядами (изложенными, например, в учении Рихарда Гольдшмидта о «подающем надежде монстре») первая птица могла запросто вылупиться из яйца рептилии (теперь это называется «макромутацией»). Однако, несмотря на всю наукообразность современных эволюционистских построений, им не удается избежать откровенных натяжек. Научная лексика в состоянии смутить человека неподготовленного, однако специалисту по генетике, не склонному верить в эволюцию, рассуждения о «макромутациях» и тому подобных вещах (вроде «анагенеза», «телогенеза» или «адаптивной радиации») вряд ли могут представляться в качестве весомых аргументов.
Глава 2
ЭВОЛЮЦИОНИЗМ И ОККУЛЬТНАЯ ФИЛОСОФИЯ
Связь эволюционной теории с оккультизмом вряд ли может озадачивать или удивлять. Это не есть какой-либо экстраординарный случай. Как показывают современные
