Надо полагать, что сама идея эволюционного развития от простого к сложному (или от неразумного к разумному) есть результат профанации алхимического учения о переходе противоположностей. В соответствии с основными постулатами алхимии, любое качество вполне закономерно переходит в свою противоположность: светлое и горячее переходит в холодное и темное, холодное и темное - в горячее и светлое. Таким же образом жизнь переходит в смерть, смерть – в жизнь, добро переходит в зло, зло – в добро и т.д. Считалось, что подобную закономерность нетрудно обнаружить в самой природе, где день переходит в ночь, а ночь, в свою очередь, переходит в день. Соответствующим образом меняются и времена года, когда летний период неизбежно заканчивается зимним, и наоборот – зимний период столь же неизбежно переходит в лето. В рамках гностической традиции подобная смена противоположностей вела к мысли об отсутствия между ними какого-либо принципиального, непреодолимого различия. Для алхимиков это было очень важным философским обоснованием мистического преображения человеческой личности. Человек – как существо несовершенное и противоположное Богу – якобы в состоянии преодолеть дистанцию, отделяющую его от Творца. В гностицизме эта дистанция считалась условной, а потому христианское учение подвергалось здесь еретической (с точки зрения ортодоксов) интерпретации – человек мыслился гностиками подобным Богу, по крайней мере, он был для них богом «в потенциале».
Большое значение в осмыслении динамики этого диалектического процесса придавалось «промежуточным» состояниям или качествам («прогрессивным медиаторам», по терминологии Леви-Стросса). Например, между днем и ночью пролегает утро и вечер. Соответственно, между зимой и летом – осень и весна. Точно так же, согласно натурфилософским учениям, первоэлементы переходят в свою противоположность через такие же промежуточные состояния, где сочетаются отдельные качества от исходного состояния и от противоположного. Так, огонь – как начало сухое и теплое – переходит в воду через состояние воздуха, в котором содержится один из признаков огня – тепло, и один из признаков воды – влажность. Можно предположить, что именно в этом смысле итальянские гуманисты и натурфилософы (как, например, представители флорентийской Академии) помещали человека между животным миром и Богом, недвусмысленно указывая на его «промежуточный» статус. Из этого легко сделать вывод о человеке как о существе, переходящем от животного состояния в состояние божественное.
Подобные оккультные идеи распространялись на протяжении всего средневековья и Ренессанса в многочисленных гностических сектах и алхимических кружках. Нетрудно заметить, что при вульгарной, буквальной интерпретации они могли легко породить эволюционистские представления о непрерывной трансформации организмов от простого к сложному, включая и процессы становление человека. Например, известный и совершенно необоснованный эволюционистский тезис о самозарождении жизни (то есть о возникновении ее из неорганической материи) есть натурфилософская вариация метафизической идеи о переходе мертвого в живое. То же самое касается дарвинской идеи о происхождении человека. Здесь мы наблюдаем ту же попытку вывести разумное начало из начала противоположного, то есть животного, инстинктивного, неразумного. Для мыслителя, воспитанного в духе превратно понятой алхимической «диалектики», данный процесс перехода противоположностей воспринимался как нечто совершенно естественное. Поэтому нет ничего удивительного в том, что подобный процесс эволюционисты полагают в самой природе. Отсюда, похоже, все их усилия придать данному умозрительному процессу характер некой эмпирической достоверности.
В том же ключе следует понимать эволюционистскую категорию «переходной формы». В рамках эмпирической науки это понятие совершенно бессмысленно. Любой реально наблюдаемый живой объект рассматривается безотносительно того, является ли он «прародителем» кого-то другого или нет. «Переходные формы» возникают только в умозрительных схемах на тему эволюционного становления жизни. Данная категория обретает свою легитимность (если можно так выразиться) только в рамках соответствующей духовной традиции. Отрицание или признание «переходных форм» (в контексте эволюционной доктрины) - это не проблема эмпирической или логической достоверности. Это проблема признания или непризнания метафизических постулатов оккультной философии. Наличие «переходных форм» признает лишь тот, кто признает основные положения этой метафизики (независимо от того, насколько он дает себе в этом отчет).
Таким образом, эволюционная доктрина есть результат вульгарного применения основных идей оккультной философии к научному естествознанию. Конкретно – к науке о живом. Понимание данного обстоятельства не только позволяет глубже понять генезис научных теорий, но и избавить науку от навязчивых псевдопроблем. Одна из таких псевдопроблем – это как раз и есть «проблема» зарождения и становления жизни на Земле (включая становление человека как продукта эволюционного развития).
Тем не менее, со времен Дарвина именно демонстративное наукообразие позволяет эволюционистам удерживать свои позиции. Любой ученый-эмпирик так или иначе способен проявить склонность к широким обобщениям. Эволюционная теория дает ему возможность предаться всевозможным экстраполяциям и фантазиям, с виду вполне научным. В итоге создается иллюзия, что, рассуждая об эволюции, ученый нисколько не выходит за рамки науки. Сохранение наукообразного стиля дает эволюционистам возможность постоянно подтверждать научный статус своих обобщений или научную значимость своих экспериментов. Например, нашумевшие в свое время опыты Стенли Миллера, пытавшегося в лабораторных условиях доказать возможность самозарождения жизни, по сути своей ничем не отличаются от очень схожих опытов средневековых алхимиков. Более того, Миллер и его подражатели как раз и продолжают дело алхимиков, только, так сказать, в новых социальных условиях. Сама цель эксперимента ничуть не изменилась со времен средневековья. Попытки доказать самозарождение жизни продолжались даже после удачных экспериментов Пастера, наглядно опровергнувшего это старое заблуждение. Чем же, в таком случае, можно объяснить упорство эволюционистов в стремлении экспериментально доказать обратное, как не их приверженностью оккультным идеям? Однако ни Стенли Миллер, ни его подражатели, вроде Сиднея Фокса, так и не прослыли оккультистами. Их эксперименты считаются
