Глава 3
ВОПРОС О СТАТУСЕ ЭВОЛЮЦИОННОЙ ТЕОРИИ
Довольно часто противники эволюционизма приводят следующее возражение: эволюционное учение есть всего лишь гипотеза, которую нельзя принимать за окончательную истину. Несмотря не некоторую разумность такого возражения, все же придется признать его непринципиальность. Опять сошлемся на Поппера: в науке любая теория по сути своей всегда будет гипотезой. Это вытекает из специфики самой науки. Здесь нет окончательно установленных истин. И то, что сегодня считается безусловно верным, завтра будет переосмыслено и признано ошибочным или недостаточно обоснованным. Принять некую теорию в качестве непререкаемой истины, значит превратить ее в догму. А это, как подчеркивает Поппер, противоречит духу научного познания. Поэтому объявлять эволюционную теорию «гипотезой» означает не что иное, как признавать за ней научный статус. Если эта теория действительно претендует на научность, то каков, в таком случае, предмет ее исследований? Может ли он исследоваться средствами научного естествознания?
Принято считать, что научная теория преследует одну-единственную цель: объяснять причины наблюдаемых явлений. Нам, в данном случае, нет смысла переосмысливать назначение научных теорий, поскольку такова установившаяся традиция и такую функцию теории выполняли с момента своего зарождения. Например, Ньютон, выдвинув свою теорию о силах гравитационного притяжения, пытался тем самым объяснить целый ряд явлений, доступных нашему наблюдению. Его теория хорошо объясняла причину падения тяжелых предметов, вращения планет, морских приливов и отливов т.д. Неважно, откуда он взял идею гравитации: возникла ли она в его голове в результате спонтанного озарения (вспомним анекдот про яблоко) или он почерпнул ее из алхимии, главное, что эта идея полностью согласовывалась с задачами научного познания. По крайней мере, с тем, как эти задачи понимались самими создателями науки.
Та же ситуация и в других естественных науках - химии, биологии, геологии и т.д. Теория всегда выдвигается в целях объяснения наблюдаемого явления. Объяснение может быть удачным или неудачным, верным или ошибочным. Это устанавливается со временем. Например, химическая теория флогистона оказалась ошибочной. Но она в свое время имела право на жизнь в качестве научной теории, поскольку ничего другого, более лучшего для объяснения феномена горения предложено еще не было. В любом случае, теория создается в силу исследовательской необходимости. Теория выполняет важное инструментальное значение. Ученый, в принципе, не обязан задумываться над тем, насколько теоретическая модель соответствует самой действительности (что бы ни утверждали сторонники «галилеевского» подхода). Существуют ли, например, «электронные облака» или атом как таковой? Главное, что, опираясь на эту модель, мы в состоянии разобраться в самом явлении, сделать его прогнозируемым и даже управляемым. Последнее, как мы понимаем, очень важно для практики. Теория же, в свою очередь, не требует для своего объяснения другой теории, по крайней мере, в рамках научного познания. Теоретизирование по поводу теорий - это уже привилегия философов и метафизиков.
А теперь вернемся к эволюционизму. Имеет ли идея эволюции чисто научное, то есть теоретическое значение? Какие наблюдаемые, зафиксированные в опыте явления она призвана объяснить? Вот здесь мы подходим к самому интригующему моменту. Во-первых, нетрудно выяснить, что у эволюционистов нет своего предмета, требующего научного объяснения (на это еще обращал внимание Данилевский). Во-вторых, все их усилия совершаются как раз в обратном направлении, то есть, направлены на объяснения самой идеи эволюции. Чтобы не казаться голословными, рассмотрим это поподробнее.
Насколько нам известно, учение об эволюции разрабатывалось в противовес христианскому креационизму. До сих пор эволюционисты с неизбежным пафосом подчеркивают особую мировоззренческую значимость своей доктрины. Основные достоинства эволюционной теории, как следует из заявлений ее разработчиков и сторонников, - это стремление объяснять происхождение мира и жизни (включая человека) без привлечения идеи Бога. Однако, как мы знаем, опровержение религиозных истин никогда не входило в задачу современного естествознания (вспомним хотя бы Кеплера и Ньютона). Проблема происхождения мира и жизни, подчеркнем еще раз, сама по себе есть проблема метафизическая. После кантовских «критик» доказывать данное положение бессмысленно. Данное обстоятельство прекрасно осознавали естествоиспытатели Нового времени. Следовательно, эволюционизм, ставя перед собой задачу решить вопрос о происхождении, с самого начала решал метафизическую проблему, привлекая для этой цели средства научного естествознания и соответствующий терминологический аппарат.
Разница, таким образом, между ученым-естествоиспытателем, «вопрошающим» природу, и эволюционистом, размышляющим о ее историческом развитии, весьма существенная. Первый ставит перед собой цель объяснить причины наблюдаемых явлений, эволюционист же рассуждает о причинах явлений воображаемых. Реальные же объекты, попадающие в поле зрения науки, эволюционистам дают лишь повод для обсуждения сугубо метафизических тем о происхождении. Это примерно как в случае со средневековыми томистами, для которых видимый мир был лишь предлогом для бесконечных метафизических спекуляций. Действительно, когда эволюционист ставит вопрос о причинах разнообразия современной органической жизни, он, соответственно, исходит из того, что когда-то такого разнообразия не было. То есть он a priori утверждает, что органическая жизнь изначально была однообразной. Когда он ставит вопрос о «происхождении видов», он тем самым подчеркивает, что изначально этих видов не существовало. Именно эта целиком воображаемая «изначальная» ситуация и является краеугольным камнем эволюционистских построений. С нее и начинается процесс «исследования». Таким образом, эволюционист старается объяснить не то, что есть сейчас, что дается нам в опыте, а как раз то, чего мы не можем наблюдать в принципе. Он ставит вопрос об изменении именно этой воображаемой «изначальной» ситуации. Ведь вопрос, по сути, формулируется так: откуда взялось то, чего когда-то не было? И вся проблема здесь упирается в это самое «когда-то». Поэтому эволюционисты буквально рассуждают о «невидимом», о том, что находится за пределами эмпирического опыта. А это уже есть чистейшей воды метафизика.
Характер предмета эволюционистских размышлений за два столетия ничуть не изменился. Приведем на этот счет высказывание одного яростного защитника эволюционной теории, известного американского биохимика А. Азимова:
«Идеи биологической эволюции стали появляться одновременно с попытками классифицировать живые существа. Одну из первых таких попыток сделал Аристотель, разделив все живое на имеющих жабры и имеющих легкие; животных с легкими, в свою очередь, - на откладывающих яйца и рождающих живых детенышей, и так далее.
При дальнейшем развитии биологии выяснилось, что живые существа могут быть поделены на виды, причем сходные виды можно объединить в роды, роды - в семейства и т.д. Это можно изобразить в виде диаграммы, на которой более крупные формы жизни дробятся на все более мелкие, расходящиеся как ветви дерева, и каждая ветвь заканчивается «листьями» -
