Некоторые разрушенные здания начали восстанавливать советские граждане, в том числе арестованные, пригнанные на место работ полицаями.
Историку Василию Пономарёву оккупанты дали поручение оценить оставшиеся экспонаты Новгородского музея. Он определял ценность вещи, а офицеры решали – что станет собственностью III Рейха, что достанется им самим, а что будет отдано полицейским и работникам городской управы. Экспонаты отправлялись в Германию в посылках с надписью «Сувенир из Новгорода». Многие ценности из музея в период оккупации пропали бесследно.
32. Другие дела
Валерий Петрович ничего не говорил жене и детям про свою подпольную деятельность, но все понимали, что к чему: к нему приходили и пожилые люди, и юноши, и девушки, среди них были Женя и Даша, которых его семья знала. Они отдавали Валерию Петровичу какие-то свёртки, а он говорил им, что делать дальше.
Однажды жена спросила, что за люди к нему приходят, но Валерий Петрович промолчал: не хотел вмешивать супругу в свои дела и рисковать ею и детьми. Она всё понимала и предупреждала его, чтобы был осторожен.
– Не бойся. Меня не выдадут, – ответил он однажды.
Лекарств в больнице не хватало, и взрослые и ребята из отряда доставали их у родственников и знакомых. Женя и Даша резали на бинты простыни и даже какие-то тряпки; Филя, Гена и другие ребята отдали им для этого дела свои старые рубашки и майки. Женя через свою тётю добывала для раненых солдат мужскую одежду и обувь.
***
Сводки сообщали об отважной борьбе советской армии – пехоты, артиллерии, авиации, флота и т.д. – против захватчиков, о тяжёлых боях на Смоленском направлении и под Одессой; о развернувшемся на оккупированных территориях партизанском движении; о самоотверженном труде работников тыла; о зверствах оккупантов на занятых территориях; говорилось также о борьбе против гитлеровцев в странах Европы.
В тайнике, сделанном Филей в квартире, хранились выписки из сводок о советских партизанах:
«Хозяевами положения во многих районах, захваченных немецко-фашистскими войсками, фактически являются партизаны. Они изматывают немцев, создают невыносимые для них условия...»
«Отважные партизаны ведут беспощадную борьбу с гитлеровскими бандитами, захватившими советские города, срывают все мероприятия фашистских властей и истребляют живую силу германской армии...»
И приводились многочисленные примеры героической борьбы партизан, сообщалось о нападениях их на гитлеровских солдат и офицеров, об уничтожении или захвате оружия, продовольствия противника и т.д.
До Донбасса немцы ещё не дошли, советские войска удерживали их западнее. Филя не спал по ночам, думал о бабушке... «Хоть бы она уехала – к моему отцу в Москву или к своей сестре в Саратов... Пусть куда-нибудь уедет...» Он постоянно говорил о своём беспокойстве матери, но та отвечала:
– Сейчас не можем уйти. Поближе к зиме отправимся к бабушке.
– Я боюсь, оккупанты и туда прорвутся, – сказал как-то Филя. – Надо поскорее ехать к бабушке, увезти её в Москву. И Ульяша... Я ведь в письме сообщил ей, что мы поедем вместе.
– Но вдруг она не сможет уехать...
– Надо будет с её родителями поговорить... Думаю, далеко не сразу, но они согласятся уехать в эвакуацию. Тогда и она уедет. Оставлю вас в Москве, сам запишусь в ополчение или опять уйду в партизаны, а потом, если буду жив и война не кончится, пойду на фронт... Сейчас-то меня туда не возьмут...
Он был раздосадован тем, что мать так медлит, и это как-то отдалило их друг от друга, они стали меньше разговаривать друг с другом.
Ганс в те дни стал прикладываться к бутылке; они допоздна сидели с Филей на кухне и о чём-то говорили, и Мария Фёдоровна тоже не спала – прислушивалась к их разговорам. Однажды она подошла к порогу кухни и стала слушать их беседу. Ганс рассказывал её сыну о письме от матери из Бремена: она писала, что беспокоится за него и днём, и ночью – её соседи уже потеряли двоих сыновей на этой войне; что сама чувствует эту войну, живя в страхе, и желает, чтобы она поскорее закончилась.
– Это сейчас моё самое большое желание... – тихо сказал Ганс. – Чтобы навеки прекратились эти выстрелы, взрывы, чтобы все народы жили в мире и согласии. Давай выпьем за это...
Послышалось чоканье рюмок. Потом Мария Фёдоровна услышала, как Ганс плачет.
– Береги своих родных, – сказал он. – Живи в мире с матерью, не обижайся на её и сам не обижай. Давай ещё выпьем...
– Ганс, хватит, пойдём...
Мария Фёдоровна укрылась в чулане; они прошли мимо неё, Ганс добрёл до тахты, повалился на постель и тут же забылся глубоким сном.
***
Филя составил секретный алфавит для отряда, он был утверждён на общем собрании, и все стали его учить. Некоторые буквы в нём остались такие же, как в русском алфавите, но большинство их было заменено на придуманные. Была, например, буква, напоминающая рогатину, её так и называли; она обозначала букву «ш». «§» – значок параграфа – мог обозначать букву «ж» или «й». Кружок с точкой посередине был вместо буквы «у» или «ю». Кружок с четырьмя отходящими от него чёрточками – так называемый «жук» – заменял в прописном виде букву «в». Ряд букв заменяли скрипичный ключ и ноты. По предложению Жени, которая была родом из Белоруссии, была введена буква «ў» – нечто среднее между «у» и «в», но здесь она обозначала букву «ф». И так далее. Генка долго ломал голову над алфавитом, потом сказал брату:
– Мне кажется, ты, прежде чем составить эту азбуку, общался с пришельцами с другой планеты.
– Давай учи, – засмеялся Филька. – Сейчас время такое – надо поменьше говорить, будем общаться только письменно. Завтра утром проверю, как ты выучил. И не только ты.
– Немцы свихнутся, если им попадётся записка с такими буквами, – ответил Генка и вновь уткнулся в листок с причудливыми символами.
33. У партизанского костра
В нескольких километрах к северу-востоку от города, в такой глухой местности, где, казалось, никогда не ступала нога человека, Валерий Петрович много лет назад вырыл землянку и время от времени наведывался сюда порыбачить – один или с друзьями. Теперь же, когда все его друзья были на фронте, с ним был его отряд.
Погода была ещё довольно тёплой, а вода в реке уже давно позеленела. Генка и Лёня
