В ночь на 17-е число была запланирована последняя вылазка. Мать отправилась из госпиталя домой – готовиться к уходу из города, а Филя повёл к деревне солдата Антонца. Тот успел побыть в госпитале всего один день, но ему надо было срочно уходить из города. Теперь же он шёл, опираясь на Филиппа, под фуфайкой у которого был автомат.
Ночь была тёмная, прохладная. Они шли в деревню уже другим, более длинным путём. Перешли овраг и двинулись через лес. Филипп боялся заблудиться. Выйдя к ручью, они услышали немецкую речь – два солдата шли им навстречу. Филя открыл по ним огонь; один был убит сразу, другой – ранен, но он не успел ничего предпринять – Антонец скосил его из пулемёта.
– Подожди... – солдат присел у ручья. – Давай передохнём...
– Рана болит?
– Болит... Я много крови потерял.
Отдохнув, они пошли дальше...
В доме старика уже были Яков Романович и дядя Миша.
– Дальше мы сами солдата поведём, – решил Яков Романович. – Всем вместе идти нельзя. Вы с Михаилом и Марией пойдёте в юго-восточном направлении, а мы втроём – в восточном.
– Я пойду за мамой в город, – ответил Филя.
Он попрощался со всеми и вышел.
35. Гибель
Глубокой ночью Мария Фёдоровна и Филя вышли из дома. Небо накануне заволокло тучами, кругом была непроглядная тьма.
Мать и сын осторожно прошли через двор, оказались на пустыре; дальше путь был безопаснее. Филя ступал быстро, но осторожно, пробираясь через канавы и колдобины, держа мать за руку, и она шла за ним, ничего не видя вокруг, слыша лишь завывание ветра. Филя вновь чувствовал сухость во рту и жажду, и всё его тело будто высохло. «Что ж такое... – думал он. – Что со мною? Раньше такого не было...»
– Мамочка, скоро выйдем из города... Ещё чуть-чуть... – тихо говорил он, и мать чувствовала, как он волнуется.
Но, едва они вышли из города, не попавшись немцам, полиции, патрулям, как Мария Фёдоровна спохватилась: она забыла дома свёрток с паспортом и трудовой книжкой – оставила его на комоде, забыв сунуть в карман. Уходили они так быстро, торопливо, боясь, как бы не проснулся Ганс, как бы не всполошились немцы, жившие по соседству, что забыли взять самое главное...
– Что случилось? – спросил Филя. – Мама, что ты ищешь?
– Паспорт... паспорт оставила дома, – ответила Мария Фёдоровна, роясь в карманах пальто. – Ничего, пойдём, пойдём. Бог с ним...
Она потом не могла себе простить, что рассказала сыну о паспорте: надо было идти дальше молча...
– Я сбегаю за ним, – решил Филя. – Вон уже избушка лесника, жди меня там, я скоро...
Мария Фёдоровна вцепилась в его фуфайку.
– Не ходи, сынок, не надо, прошу тебя... Паспорт я сделаю новый, потеря невелика... Только ты не уходи, пойдём дальше...
– Чтобы твой паспорт попал к фрицам? Нет, нет, я побегу... Смотри, какая тьма, кто меня увидит? Я осторожен как кошка...
Он прижался к матери, обнял её, они поцеловались.
– Самое позднее через час буду, жди, – сказал он и исчез в темноте.
Мария Фёдоровна долго вглядывалась в темноту, но тут из-за облаков вышла луна и осветила лес, кусты, домики вдалеке, избушку вблизи, и сердце матери тревожно забилось...
«Пришла я в дом к леснику, – вспоминала Мария Фёдоровна, – а сама всё в окошко выглядываю. Сердце всё изболелось. Сама не своя пошла обратно, в город. И каким-то чутьём поняла, что домой пока лучше не ходить. Пришла к Прокофьевым, у них немцы не стояли. Они жили неподалёку от нас, и их бабушка Стеша меня не пускала домой – говорила, что стрельбу слышала, будто из пулемёта. Два дня я у них побыла, пришла к снохе, она говорит: Генку арестовали. Полицаи то и дело к ним заглядывают. Меня тоже искали. Она меня вывела на пустырь через чёрный ход, и я побежала куда-то балками. Кое-как пришла в себя, и уже чувствую что-то страшное... Добрела до учительницы Натальи Алексеевны, у неё побыла, потом – у Яковлевых. Никто о Филе не слышал.
Думаю, надо домой идти. Заберут, так заберут. Во дворе никого не было, я пришла сначала к соседям. Говорят – искали меня полицаи, весь дом обошли. Узнала я страшную новость: мой сын погиб. В ту же ночь погиб, когда мы расстались. Он уже подходил к дому, когда его заметил какой-то полицай и поднял тревогу. Он этого полицая уложил из автомата, но было поздно: сбежались солдаты, появилась группа офицеров. Филя услышал их ругательства, увидел, как двое солдат направились к нему, чтобы его повязать. И дал очередь из автомата – сначала одного офицера застрелил, потом два солдата упали, после них другие стали падать, кто-то побежал оттуда. Потом – очередь, и Филипп упал. Солдаты оттащили его тело в канаву. Потом мои соседки подобрали его, он был весь в крови. Кое-как сколотили гроб из досок и отнесли его на кладбище, похоронили.
...Я прошла в свою квартиру, там никого не было. Забрала свои документы, вещи сына. Мы с соседкой были на его могилке, там тогда просто насыпь была, и всё... Нина, соседка, говорит: уходи, тётя Маша, к родне пробирайся за линию фронта. Когда мы шли по улице, к нам направились полицаи, схватили, стали подталкивать куда-то. Пригнали на площадь, там людей собрали. Наших в тот день повесили – весь отряд... Только троим людям удалось спастись.
Как пробиралась через линию фронта – помню плохо. Меня знобило, не могла идти, и где-то упала и ползла, чтоб не заметили. Возле леса были какие-то люди – не то наши, не то немцы... Помню, я потеряла сознание, потом меня кто-то подобрал, горячей водой напоили. Это были наши бойцы...»
***
Валерий Петрович и два солдата, которых он вёл, ни в чём не сознались на допросах и никого не выдали. Но в ту ночь, когда погиб Филипп, были арестованы полицаями Яков Романович и дед Фома, которые вели того самого солдата Антонца. Испугавшись расстрела, Антонец назвал на допросе имена тех людей, которые пытались спасти его. При его содействии начались аресты участников отряда, которые ещё не успели уйти из города.
В
