Однажды утром, когда лес подёрнулся предрассветной дымкой, Филя спустился к роднику, чтобы набрать воды в фляжку – и навстречу ему из-за деревьев вышел человек с винтовкой в руках...
– Так вот где ваше пристанище, – загремел знакомый голос, и Филя вздрогнул: перед ним стоял, направив на него ружьё, Буслаев. – Вот Альтман обрадуется, он уже давно вас ищет... Руки вверх – и без разговоров иди туда, куда велю. Скажешь хоть слово – пристрелю на месте. Ты нам всё расскажешь...
Буслаев отобрал у Фили фляжку и повёл его, подталкивая в спину, по направлению к городу. Тот уже собрался быстро развернуться и выбить у него ружьё из рук, но друзья опередили его – сбили с ног Буслаева и скрутили ему руки. Генка зажал ему рот, Петя забрал у него винтовку, и мальчики повели его обратно; Буслаев что-то мычал и вырывался со страшной силой.
Его едва дотащили до землянки, где отряд после короткого суда решил его участь. Генка, Петя и Лёня утащили его прочь, а Валерий Петрович и Женя удержали Филю возле землянки, понимая, каково ему будет видеть расстрел человека, который раньше почти являлся членом его семьи и много общался с ним. Когда же вдалеке прозвучал выстрел, Филя вздохнул и присел возле землянки; было видно, что он сильно переживает. Валерий Петрович сделал всем знак, чтобы не трогали его. Мария Фёдоровна в то время была в городе, и ей долго никто не рассказывал о гибели её бывшего мужа, лишь позже она узнала об этом от брата Михаила.
34. «Я по-прежнему буду с вами...»
Сентябрь прошёл в опасных вылазках в деревню. Яков Романович, Синицын и другие вели ту же деятельность. Скоро им стало понятно: надо уходить из города. Кругом были засады, и немцы знали о существовании отряда и всё тщательнее искали партизан...
– Сейчас уже бесполезно здесь оставаться... – сказал Яков Романович. – Сами погибнем и мирных жителей под удар подставим...
К фронту решили пробираться небольшими группами. Первым в начале октября отправили Валерия Петровича и с ним двух солдат из госпиталя. Но в тот же день дядя Миша сообщил отряду, что их арестовали.
– Хоть бы они не проговорились... – испугался Филя.
«Их, наверное, там мучают», – этой мыслью его обдало словно холодной водой. До ареста Валерия Петровича он был уверен, что их отряд не раскроют. Но в тот вечер стал думать иначе...
В тех сводках, что Филя получал от брата, были неутешительные известия: гитлеровцы взяли Брянск, Вязьму, Мариуполь. В вечернем сообщении Совинформбюро от 15 октября было сказано:
«В течение ночи с 14 на 15 октября положение на Западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону.
Наши войска оказывают врагу героическое сопротивление, нанося ему тяжёлые потери, но вынуждены были на этом участке отступить...»
Враг приближался к Донбассу, подходил к Москве...
Сообщалось о бесчеловечном отношении захватчиков к жителям оккупированных территорий, о страшных зверствах и пытках, о грабежах, приводилось много примеров этого... А разве здесь, в Новгороде, такого не было? Когда Филя читал об этом, ему становилось плохо. А за два дня до гибели сына Мария Фёдоровна обнаружила у него на голове несколько седых волос.
В последние дни Филя заболел какой-то странной болезнью: он совсем высох, побелел, почти перестал питаться и по нескольку раз за ночь ходил на кухню за водой.
– Филя, что с тобой? – в беспокойстве спрашивала мать. – Тебе плохо?
– Всё в порядке... – отвечал он. – Ты спи, мама, спи...
– Скоро мы уйдём из города, сынок... У меня тоже вся душа изболелась... Потерпи ещё совсем чуть-чуть...
– Лишь бы с тобой ничего не случилось, мамочка...
Его большие синие глаза, которые раньше так весело улыбались, теперь смотрели с грустью и тревогой...
В предпоследнюю ночь своей жизни Филя зашил в пальто матери свой нательный крестик (он боялся его потерять) и письмо, адресованное всем людям, которые будут жить после него. Он понимал, что его могут убить на улице, схватить и расстрелять за ношение оружия, что он может погибнуть при переходе через фронт; возможно, он даже предчувствовал свою гибель...
«Дорогие мои!
Так уж получилось, что за мир на этой земле приходится воевать. И до победы ещё далеко. Но она будет, обязательно будет!
Сейчас весь наш народ дерётся с врагом как может: кто воюет в армии, в партизанах и подполье, кто работает в нашем, советском тылу... И на фронте, и здесь, в оккупации, очень страшно. Сколько людей гибнет! Я тоже могу погибнуть – сегодня, завтра, через неделю... Поэтому пишу письмо вам, люди, человечество...
Если меня убьют в застенках или прямо на улице, это не значит, что меня не будет, что я покину вас... Я по-прежнему буду с вами. Кто-то будет так же, как я, любить свою бабушку и маму, кто-то так же испытает доселе незнакомое чувство к девочке из соседнего двора, кто-то будет стремиться к путешествиям и открытиям и всё-таки полетит в космос, и кто-то обязательно так же будет бороться за мир на всей Земле. За то, чтобы люди были счастливы и жили спокойно. Если бы я мог отдать сейчас свою жизнь за то, чтобы эта война тут же прекратилась и повсюду наступил мир – как бы я был счастлив в свои последние секунды!..
Я не исчезну, а просто растворюсь в вас. Я никуда не пропаду, так же, как не пропадёт моя любовь к вам.
Ваш Филя.
15.X.1941 г.»
***
Вечером 16 октября Филя получил от Генки очередную сводку Совинформбюро; его обрадовало и воодушевило следующее сообщение:
«Во всех районах и областях нашей страны, захваченных немецко-фашистскими бандами, всё шире разгорается народная партизанская борьба с гитлеровскими войсками. Партизаны уничтожают подразделения фашистских войск, совершают налёты на немецкие штабы, взрывают мосты и переправы, сжигают немецкие склады с боеприпасами, продовольствием и горючим, рвут телеграфную и телефонную связь. Только за последнее время в районах Смоленской, Калининской
