– Возмутительно, – буркает палач.
– Я самовосстанавливаюсь.
– Очень некрасиво с вашей стороны.
– Что поделать…
Не помогает и распиливание пополам, хоть вдоль – от паха до макушки, хоть поперек, по тазовую кость. Не помогает и ванна с жидким металлом, и даже пропускание через шнек. Каждый раз мертвец оказывается слишком живучим. Высоковольтный ток тоже не приносит никаких результатов, кроме яркого сияния бубенчиков.
– Сдаюсь. Пора мне на переплавку, – угрюмо мямлит палач.
– Не вините себя, – говорит шут, – просто уничтожить меня может только мой король.
– Но почему?
– Потому что он всемогущ.
– Могущественнее деус экс машины?
– Да.
– Отставить ересь! – раздается голос судьи. В смертную комнату залетает жужжащий шар с дисплеем и крестовидной антенной. На экране мигает изображение судьи. По совместительству он же комендант всей планеты.
– Попробуй ионную печь, – советует тот палачу, – она сжигает на молекулярном уровне.
– Но… она же жрет столько энергии! Придется полпланеты обесточить!
– Нет ничего важнее правосудия! – кричит шар, вибрируя и повышая громкость.
– Но чтобы запустить печь, придется вырубить холодильник! Проснется… оно!!!
Судья отвечает не сразу. Видно, перспектива пробуждения некоего «оно» тоже заставляет его нервничать.
– Ну… Думаю, если сразу схватить… это… и запереть где-нибудь на время, то ничего страшного не случится. Главное – сразу заткнуть рот этой твари… И да, кстати, вся процедура под твою ответственность. Я пока вырублю другие установки.
– Есть, – угрюмо отвечает палач, – как обычно…
Шар тут же улетает. Шут смотрит ему вслед и думает о том, какого ужасного существа могут так бояться машины.
– Пошли, – кидает палач и трансформируется в куб на колесиках, чтобы можно было выехать сквозь дверной проем.
– Пошли.
И они движутся. Мимо пылающих радиоактивным огнем реакторов, через генераторные залы, воздух которых наэлектризован так сильно, что между полом и потолком проскакивают яркие разряды. По бесконечным коридорам, чьи стены звонко пульсируют, принимая на себя рваные ритмы машинных сердец. Круглый и тяжелый шлюз выпускает путников наружу – под черное выжженное небо, извергающее молнии. К нему тянутся высокие башни дымовых труб, выдыхая клубы серого ядовитого газа. Изредка в вышине проносятся аппараты, похожие на металлических спрутов.
Второй шлюз, такой же, как и первый, впускает мертвеца с палачом в большое конусообразное здание. Дворец температур, тут можно как достигнуть абсолютного нуля, так и превратить все что угодно в атомный пепел. В первой половине здания установлена ионная печь, к которой ведут шута. Во второй половине – крио-камера, где покоится нечто, заставляющее нервную систему роботов плавить свою изоляцию.
«Что же это может быть?» – думает шут, проходя мимо стеклянного саркофага, заполненного серым льдом. Вдоль граней резервуара поблескивает иней, мирно гудит криогенератор. Внутри с трудом просматривается темный неясный силуэт… Кого?!
– Жуткое создание, – останавливается палач напротив саркофага. – К сожалению, холодильник придется на время вырубить, иначе энергии не хватит, чтобы запустить печь. Понимаешь?
– Понимаю.
– Вот что… Понадобится твоя помощь. Как только лед растает, приготовься ловить. Эта тварь не должна убежать, иначе всем конец.
– Так что же там внутри?
Голос палача искажается до вибрирующей модуляции:
– Зло… Древнейшее зло…
Палач подъезжает к панели управления анабиозной установкой и вводит один за другим двадцать семь паролей, подтверждающих, что пробуждение спящего является тщательно обдуманным и взвешенным решением. А потом… Криогенератор умолкает не сразу, а постепенно затихает с тонким звоном хрустального консонанса. Будто умирающая нота. По стеклу стекают капли, падают на пол. Лед дает трещину, одну, вторую, третью… Вокруг струится прохладный пар, принимая формы умиротворяющих иллюзий. Крышка саркофага медленно поднимается…
Мертвые не могут чувствовать. Мертвые не могут любоваться. Но мертвые способны осознавать красоту. Что под силу далеко не каждому живому. И шут понимает – она прекрасна, действительно прекрасна. Мокрая, обнаженная, она дрожит, лежа в луже зеркальной воды. Длинные до бедер волосы опутывают ее черными объятиями, не способными согреть. Она отчаянно ищет тепло в собственном дыхании, ежась и обнимая колени.
И шут видит ее глаза. Зеленые, полные страха.
– Двинешься, убью! – орет палач, наводя на нее черный ствол огнемета.
– Не надо, пожалуйста! Я хорошая!
– Ага… Слышали уже…
Она с визгом прижимается к основанию саркофага. Ее тяжелые мокрые груди бьются друг о друга, и шут понимает, что за ними испуганным птенцом трепещет сердце. Живое сердце живого существа, способного испытывать страх, а значит – способного чувствовать. Все, что вокруг, и все, что внутри. Перед шутом – человек. Маленький мир, заключенный в теле юной девочки. Мир, полный собственных надежд, мечтаний, мыслей… Шут должен открыть этот мир. Иначе весь пройденный путь окажется напрасным.
– Прошу вас, дяденька из железа, не стреляйте, я хорошая!
– Молчи! Молчи!!!
Но она не молчит. Напротив – она говорит со скоростью пулеметной очереди. И каждое слово звучит все увереннее, будто страх ее быстро испаряется, подобно инею на гранях саркофага. Она говорит, медленно поднимаясь на ноги и активно жестикулируя бледными тонкими ручками.
– Вот я вас увидела и сразу поняла – вы добрый! Конечно же добрый, вы не будете стрелять, ведя я хорошая. А вы – добрый, а еще такой большой, такой сильный, такой железный…
– Заткнись! Сожгу на хрен!
– Вы просто напугать меня хотите, да? Чтоб я послушная была. А я всегда послушная, потому что я хорошая. Правда-правда, хорошая-хорошая. Я же не такая, как вы подумали, да? А вы про меня ничего плохого и не думаете, ведь я хорошая. Правильно? Ну конечно же, дайте я вас обниму!
– Стоять!!! Нет!!!
– И вы хороший! – обхватывает она хромированный корпус. – И ничего, что вы такой холодный. Я вас согрею, вооот так. Ах, какой большой, какой сильный, какой смелый! А как вас зовут? Ой, что я тут все «вы» да «вы». Давай на «ты»! Здесь же все свои, друзья, самые-самые прехорошие!
– Пре… кра… Крз… А… О… Э…
Треск, дым. Палач замирает, бессильно опустив манипуляторы. Его теперь уже сгоревший процессор не был рассчитан на такие перегрузки.
– Я в шоке, – фыркает девица, отступив на шаг, – и десяти секунд не продержался. Все мужики одинаковые, даже железные. Думает, члена нет, так огнеметом попугаю. Пф! Эй, чудак в колпаке, че пялишься?
– Я – шут.
– Да я вижу, что придурок. Куда смотришь? Ну, не было у меня времени подбриться, извиняй. Что, теперь будешь вечно таращиться?
Она умолкает, когда ее слова заглушает мощный сигнал тревоги. Звонким эхом отдается
