Мастер, разгневанный возражением ученика, схватил тяжёлый молот и по очереди стал крошить блестящую сталь, бросая клинки на наковальню, а изувеченные куски лезвий в угол мастерской.
Когда он положил под удар Горный ручей, Окинури не выдержал и перехватил молот за ручку в самый последний момент.
- Не надо. Прошу вас мастер, не надо.
Старик и Окинури долго боролись, вырывая друг у друга молот. Наконец молодость взяла верх, а мастер, выпустив рукоять катаны и оставив молот в руках ученика, устало сел на землю.
- Глупый павиан, глупый павиан, - повторял Сумитоши, вытирая пот со лба и тяжело дыша.
- Чтобы ноги твоей больше не было в моём доме. Не хочу тебя видеть. Проваливай в Киото. Может быть, император выгонит кого-нибудь их этих бездельников и возьмёт тебя придворным мастером. Ты знаешь многие мои секреты. Но не все, слышишь, не все, - ещё не остыв, мастер пошарил вокруг себя и бросил в Окинури случайно попавший под руку горшок с карликовой сосной. Окинури увернулся, и горшок, пробив перегородку стены, засыпал землёй чистую циновку, на которой спал мастер.
Вспышка гнева преобразила Сумитоши. Он стал похож на фонарик из рисовой бумаги, внутри которого только что погас огонь лучины. Лицо потемнело, спина согнулась. Мастер показался Окинури очень старым, высохшим и тощим.
Голос старика приобрёл тихие, дребезжащие ноты.
- Умереть не дадут спокойно. Вот она благодарность за науку, кров и еду, - бросил старый кузнец в пространство. Он тяжело поднялся, отодвинул в сторону прорванную перегородку и лёг на футон.
- Мастер, - тихо позвал Окинури.
- Оставь в покое меч и уходи. Этому мечу – место в земле или море. Ещё никто и никогда не перечил мне. Вот полежу, отдохну и утоплю его в заливе.
Окинури, кусая губы, бережно поднял с земли Горный ручей, аккуратно вложил клинок в ножны, завернул в холст, который когда-то служил мастеру полотенцем, и поклонившись, положил катану у правой руки Сумитоши. Рядом он поставил чашку горячего чая. Потом, не взяв с собой ничего, вышел на тропу и скрылся из виду.
Целый день и половину ночи он провёл в зарослях тростника. Лёжа на спине и глядя в небо, он перебирал в памяти годы и дни, проведённые в доме мастера, мысленно пересчитывал синяки и шишки от тяжёлых подзатыльников Сумитоши, с каждым ударом вбивавшего в Окинури искусство изготовления мечей. Он вспомнил самую суровую зиму, когда у них на двоих, после изгнания мастера из Киото, осталось треть мешка риса и маленький кувшин саке. Перед его глазами вставали картины невыносимого зноя, когда жарким летом горн выжигал пространство вокруг себя, а Сумитоши не прекращал работу и, обливаясь потом, снова и снова слой за слоем проковывал Горный ручей. Окинури точно знал, сколько железа разогретого до цвета спелого персика скручивались, полоска за полоской, в жгут. Сколько раз клинок был обмазан смесью жидких глин, сколько раз остывал в тёплой и холодной водах и сколько раз молот с настойчивостью морской волны снова и снова разбивал сталь о наковальню, добиваясь от лезвия идеальной формы, твёрдости и силы.
После полуночи Окинури уже видел в небе не молодой месяц, изогнувшийся кривым лезвием над горами, а Горный ручей, со свистом разрезающий холодный воздух.
Закрыв лицо руками, Окинури заплакал. Ветер, игравший с тростником в прятки, внезапно стих, будто споткнулся о тяжёлые звуки рыданий, потом подхватил их, разорвал на маленькие кусочки эха и закинул подальше в кусты матсури.
Наконец Окинури встал и, крадучись пошёл к кузнице. Заметно похолодало, и при свете звёзд медленное падение цветов сакуры казалось волшебным танцем снега. Подмастерье осторожно заглянул в приоткрытую щель между тонкими стенами. В доме царила темнота, только на алтаре между фигурками ками горело несколько лучин. Аккуратно ступая по деревянному полу и боясь, что вот-вот скрипнет плохо подогнанная половица, единственный ученик мастера Сумитоши опустился на колени и тихо сдвинул в сторону перегородку, отделяющую мастерскую от спальни старика.
Судя по всему, мастер спал. Он лежал на спине, закрыв глаза. На фоне чёрной стены были видны маленькие облака пара от тихого спокойного дыхания. Острые глаза Окинури разглядели драгоценный меч, лежавший рядом с телом мастера. Скрипы одинокой сосны, росшей у пруда, заглушали шорох одежды ученика. Сидя на пятках, он раскачивался, молясь духам - покровителям кузнечных мастеров и просил прощения у ками, вечно дремлющих и видящих во снах прошлое. Наконец решившись, подмастерье тихо поднялся, дотянулся до катаны, снял с неё холст, скрутил ткань в плотный тонкий жгут, сделал из него петлю, накинул на шею старика и тут же с силой затянул узел. Тело мастера вздрогнуло, глаза открылись и тут же снова закатились под набухающие веки. Окинури немного удивился тому, что старик не сделал ни одной попытки к сопротивлению и, от внезапно нахлынувшего гнева подмастерье ещё туже затянул петлю на горле мастера. Долгая судорога дала понять, что Сумитоши умер. С пылающим лицом Окинури отпрянул от мёртвого тела, похолодевшими руками снял жгут, расправил его, завернул в холст меч и выбежал из дома.
- Кто-то стоит за воротами и уже довольно долго. Слышишь тихий стук?
- Тебе показалось. Это ветер заблудился в тростниковой крыше и пробует на крепость потолочные перекрытия.
- Нет, Акими. Я слышу, что кто-то стоит на улице и скребётся в двери. Эй, лодыри! – Громкий голос мастера Ишимицу, недовольного возражениями жены, поднял на ноги учеников. – Пойдите, посмотрите, кого демоны ночи принесли к нашему дому.
Послышался топот ног, со звоном упала чашка, заскрежетали кремни, высекая огонь, и вскоре свет факела стал приближаться к спальне мастера.
Ишимицу уже был на ногах. Он сдвинул перегородку в стене, перешагнул порог и оказался в большом зале, предназначенном для встречи с клиентами.
В освещённой лучинами комнате два ученика придерживали за локти рослого оборванца с худым лицом и длинной грязной шевелюрой. А тот, в свою очередь, держал под мышкой длинный свёрток.
- Кто он такой? – мастер уже облачённый в куртку, наспех наброшенную на мускулистые плечи, недовольный, что прервали его самый первый сладкий сон, свирепо свёл к переносице густые чёрные брови.
- Моё имя вам ничего не скажет. Зато я много слышал о Вас, мастер Ишимицу, - опережая учеников, подал голос незнакомец.
Парень неожиданно опустился на колени и поклонился кузнецу. Ученики от неожиданности выпустили локти парня и
