И тут с первого этажа раздался звон разбитой посуды. Соседка! Ну, конечно же!!!
7
Меньше минуты спустя я уже барабанил в дверь квартиры Марии Никитичны.
Старушка, открыв дверь, некоторое время смотрела на меня с подозрением, но потом, видимо, узнала — все-таки я довольно часто бывал в этом доме. В руке у нее была половина разбитой тарелки, а на лице — не самое довольное выражение. Впускать меня она не торопилась:
— Ты к Грише, что ли? — поинтересовалась она. — Так их нет. Уехали.
— Знаю, — быстро заговорил я. — Я слежу за квартирой, я хотел...
— Ты пил, что ли? — принюхалась Мария Никитична.
— Еще бы! — у меня не было ни времени, ни желания оправдываться. — Вы хоть знаете, что в квартире над вами твориться?
— Что? — глаза старушки расширились. Она отступила, пропуская меня внутрь, и закрыла за мной дверь. — Проходи, садись. Неужели опять началось?
— Я не знаю, что, по-вашему, там началось, но, думаю, что ответ — да!
— Ты его видел?
— Кого?
— Черта, конечно. Слушай, может тебе еще налить?
— Нет-нет-нет, — я замотал головой. — Только не это. Мне еще хочется понять, что же там происходит. Понятия не имею, что я там видел, но не уверен, что это демон из преисподней.
— Да черт это! Черт! Говорю тебе, — женщина опустилась на табуретку напротив меня, видимо совсем позабыв об осколках тарелки на полу. — Да и он мне то же самое говорил..
— Кто он?
— Мишка Власов, вестимо. Он же у меня на руках помер-то. Ой-ой! Хорошо, что Гришка твой уехал, а то бы и ему досталось.
— Так, — я оперся на стол и пристально посмотрел в глаза старушке. — Мария Никитишна, будьте добры, расскажите все по порядку. Мне очень хочется разобраться, что за хрень творится в квартире моего друга!
Женщина встала, прошла в соседнюю комнату и возилась там несколько минут. Наконец, она вернулась с потрепанного вида фотоальбомом в руках. Положив увесистый томик на стол передо мной, старушка открыла альбом, страницы которого были проложены тонкой бумагой. Полистав немного, она продемонстрировала мне большой групповой снимок. Человек двадцать на нем стояли без видимого порядка, вооруженные различными орудиями труда: метлами, лопатами, граблями. Среди прочих я, неожиданно для себя, узнал и Марию Никитичну. Даже не знаю, как удалось в молодой и статной барышне увидеть ту старушку, что склонялась сейчас над альбомом вместе со мной. На фоне обнаружился знакомый двухэтажный дом, в котором я сейчас собственно и находился. Только выглядело строение поновее и не казалось чудовищным атавизмом в организме современного города. В то время такой дом считался вполне себе приличным жилищем.
— Это за полгода, примерно, до трагедии, — пояснила Мария Никитична. — Осень шестьдесят четвертого, дай Бог памяти. Субботник у нас был тогда. Вот, тут Власовы.
Сухой палец старушки указал на женщину с метлой, возле которой, радостно улыбаясь, стояла девочка лет десяти. Власова была совсем рядом с самой Марией Никитичной, они даже стояли вполоборота друг к другу. Похоже, что две женщины разговаривали за мгновение до того, как невидимый фотограф скомандовал смотреть в камеру. Семья Власовых ничем не выделялись среди своих соседей — та же простая одежда, те же радостные лица, на которых явно читалось удовлетворение от проделанной работы, та же усталость в осанке и позе. Это были обычные жители обычного двухэтажного дома. Вот только им суждено погибнуть при крайне загадочных обстоятельствах меньше чем через полгода. От таких мыслей холодок пробежал по спине.
— Нинка Власова и Дашенька, — рассказывала тем временем хозяйка квартиры. — Мы с ней дружили, с Ниной-то. Частенько в гости ходили друг к другу. Дашу я с рождения знаю, пеленки ей меняла, говорить учила. Вообще, тогда другое время было — все друг друга знали, не было столько зла как сейчас.
— Да-да, конечно, — поспешно закивал я, понимая, что Марию Никитичну сейчас понесет на любимую старушками тему о том, что раньше трава была зеленее, а деревья выше. — А где же ее муж, Михаил?
— Так он вахтенный был, месяцами пропадал на севере, — разъяснила женщина. — Как вернется — пьет неделю, а уж потом включается в обычный ритм. Зато рукастый мужик был, соседям помогал. Лично мне столько всего починил, что и не сосчитать. Нину любил до безумия, ревновал страшно! Как уезжать собирается на вахту, всегда Генку, соседа, просил присматривать за супругой.
— Генку?
— Да, Гену Сидорова, соседа его. Ну, из седьмой квартиры. Там сейчас сын его, Васька живет.
— Степаныч? — уточнил я.
— Да-да, Василь Степаныч, точно, — закивала старушка. — Отец-то его в тюрьме помер, давно уж, еще Союз не развалился тогда.
— А за что сидел?
— Да черт его знает, — махнула рукой Мария Никитична. — В какой-то банде состоял, что ли. То ли перепродавал ворованное, то ли просто у себя хранил, от милиции прятал. Да вот только накрыли его подельников, а те и Генку сдали. Срок-то ему небольшой дали, да чахотка на второй год в могилу свела.
— Туберкулез?
— Да, он-он, — женщина, наконец, снова тяжело опустилась на табурет напротив меня. — Мне Генка никогда не нравился, хотя он за мной и ухаживал одно время. А вот с Мишкой Власовым они дружны были всегда, до самой трагедии.
— Понятно, — кивнул я, радуясь, что мы, наконец, подошли к главной теме. — Расскажите, как все было?
— Метель сильная была в ту ночь, — медленно проговорила Мария Никитична. — Свет, значит, то и дело моргал. И тут слышу — сверху грохот какой-то, крики. Я перепугалась, побежала к Власовым. Стала в дверь барабанить, а там все кричит кто-то и гремит чем-то. Генка Сидоров помог, выломал замок. Ворвались мы в квартиру, а там погром, все стены кровью забрызганы. Нинка в дверях кухни лежит, мертвая, а Миша живой еще был, но сильно покалечен — на лице живого места нет. Я к нему бросилась, кричу: «Даша где?» Мне почему-то в тот момент это самым важным показалось. Не увидела я девочки-то рядом. А он мне и говорит: «Унес он ее». «Кто?» — говорю. «Черт этот». И помер Мишка.
Старушка замолчала. Я увидел, что в глазах ее заблестели слезы — тяжело было вспоминать тот кошмарный день. На душе стало погано от того, что заставил ее поднять в памяти такие воспоминания. Надо было срочно уходить. Если здоровье Марии Никитичны так ослаблено, что она только что выписалась из больницы, такие переживания могли запросто свести ее в могилу.
— Спасибо, все понятно, — проговорил я, хотя, естественно, понятней ничего не
