- Похожую байку я уже слышал от воспитательницы в детском доме, - проглотив свой последний кусок хлеба и звучно икнув, ответил Антон пренебрежительно и с вожделением посмотрел на половинку краюхи в руке Даши. – Она всегда травила подобные байки, когда у нас в комнате отдыха ломался телевизор.
- Свободен. Ты мне не интересен, - метнув на Гречмакова злобный взгляд, заявил писатель, порывисто скомкал на столе чистый лист бумаги. Он всю ночь корпел над сказкой, а какой-то молокосос утверждает, что уже слышал ее от какой-то воспитательницы! Быть такого не может!
- Разрешите, я прочту вам свои стихи, - отдав свой хлеб Антону, предложила Даша, надеясь поэзией смягчить возникшую неприятность в общение.
- Меня поэзия не интересует. Я – прозаик. Свободны; оба свободны, - писатель надавил носком тапочка на кнопочку под столом. Через пару секунд в комнату вступил брат Федор. Наблюдая за домом отца Максима, он все же боковым зрением заметил вспыхнувшую красным светом кнопку на двери домика писателя.
- Я выслушала вашу сказку; послушайте теперь вы мои стихи! – потребовала Даша.
- Вон! Оба вон! – злобно прорычав, прозаик резко приподнялся со стула и указал дрожавшей рукой на изумленную Дашу и на ухмылявшегося Антона. – Брат Федор, удалите от меня этих тупых юнцов. Они мешают мне творить роман.
- На выход, добрые люди! Иначе за нарушения правил проживания в поселке я выдворю вас из поселка! – брат Федор схватил Гречмакова за локоть и выставил наружу.
Расстроенная Даша подняла у порога комнаты оброненный Антоном хлеб и добровольно покинула домик писателя. Ей было обидно, что ее стихи отказался слушать профессиональный литератор, который по сути своей должен был понимать силу влияния чувств на слова и влияние слов на чувства.
- Рекомендую, добрые люди, больше нигде не шастать, а занять свои домики, - произнес раздраженно брат Федор и, держа раскрытый зонт только над собой, двинулся впереди молодой парочки по тропинке к бетонной дорожке.
- Вон там горит зеленый огонек. Там человек не против общения, - смешно выпятив нижнюю губу и сдув с кончика прямого носика капельку дождя, сказала Даша, решительно сошла с тропинки и поспешила к приглянувшемуся домику.
- Стой! – грозно потребовал брат Федор и тем же тоном предложил Гречмакову: - Позови сюда свою подружку!
Но Антон заметил в руке Даши хлеб и устремился за ней с рвением голодной собаки. Он хотел есть, и на все остальное ему было плевать.
- Стойте! – опять прокричал брат Федор. – Я запрещаю вам мешать людям!
Но Даша надавила пальцем светившуюся зеленым огоньком кнопку, дверь открылась, и худой мужичок, ушастый и кадыкастый, произнес писклявым голоском:
- Гости дорогие, я сейчас вас песнями услажу, - и, кашлянув сухо в кулак, пропел голосом Людмилы Зыкиной: «Издалека долго, течет река Волга. Течет река Волга, а у меня денег нет», - вновь кашлянул в кулак и своим голосом спросил: - Похоже?
- На кого? – не поняла Даша и задрожала. Мокрая от дождя синяя блузка облепила и студила ее узкую спину, ее маленькую острую грудь.
- Похоже, - подтвердил Антон и осторожно вытащил хлеб из руки Даши. - В детдоме, наш водитель автобуса под эту песню, записанную на магнитофон, возил нас в школу. Только, вы ошиблись - в песне поется не про деньги, а про семнадцать и про тридцать лет.
- Правильно, - обрадовался пародист. – Я с тонким юмором изменил текст песни. Сейчас я весь в работе над новой программой, в которой я буду исполнять песни из репертуара популярных эстрадных певцов. Я с удовольствием покажу вам кое-что из своего репертуара. Уверяю, получите массу удовольствия, - пообещал пародист сипловатым голосом, широко расставил ноги и сложил из пальцев вскинутых рук подобие короны.
- Хорошо, только сначала послушайте мои стихи, - опустив голову, на которой мокрые волосы выглядели купальной шапочкой, поставила условие Даша и кинула на Антона просящий поддержки взгляд. Гречмаков с полным хлебом ртом промычал что-то невнятно.
- Ваши стихи мне по фигу! - разобиделся пародист. - У меня есть свои: «Весна! Механизатор, не сачкуя, на пашню обновляет путь! Его трактор, сев почуяв, стремится в поле плуг воткнуть! - прыгнул с порога в комнату и захлопнул дверь. Зеленый цвет кнопки сменился на красный.
- Козел! – возмущенная переделкой строк классика, воскликнула Даша. Растирая ладошками «гусиную кожу» на предплечья, она заявила брату Федору, который зонтом укрыл ее от дождя: - Пародистов надо ловить и сажать в тюрьму. Они, как угонщики машин. Крадут, перекрашивают машину – чужое творчество – и катаются! На чужой славе, козлы, катаются!
- Ты - злая девчонка, - усмехнувшись, произнес брат Федор.
- Какая есть. А жилец этого домика - угонщик чужих стихов! – не успокоилась Даша. Если бы она жила мужчиной в 18 веке, и в тоже время жил бы пародист, она вызвала бы его на дуэль.
А вот дождик, словно испугавшись крика поэтессы, кончился, и в одном из разрывов тучи появилась полная бледно-желтая луна. Плохо скрывая ладонью зевоту, Гречмаков печально посмотрел на луну и взгрустнул о своей кровати в спальне детского дома.
Брат Федор закрыл зонт и потребовал недовольно:
- Добрые люди, ну-ка, топайте в свои домишки.
- Нет, - возразила Даша. – Я хочу познакомиться еще с кем-нибудь, от кого завтра будет зависеть: останусь ли я в поселке, - и решительно направилась к следующему домику, на двери которого светилась зеленая кнопка.
«Зачем я связался с ней», - укорил себя Антон Гречмаков, но все же пошел за поэтессой, как дисциплинированный посетитель музея за экскурсоводом. Рядом с ним зашагал брат Федор,
