– Ну почему же, верю, милая, – подавив смех, успокоил он Мону, – я понял, что вы с Джоном в этом деле дошли до ручки. Но ничего. Ты не волнуйся. Все придет в норму. Пусть он только явится! Я ему сделаю вливание за такое отношение к моей любимой секретарше. Я ему!.. Прикажу одну-две недели принимать сельдерей или женьшень, все равно, можно и то, и другое одновременно. Так что, работай без проблем... – добавил он, заметив наплыв слез на глазах у Моны.
– Билли, – овладев собой, сказала она серьезно после маленькой паузы, – странно, но мне кажется все это очень подозрительным. Вы только послушайте. Вчера, когда ложилась спать, я закрыла входную дверь не только на замок, но и на цепочку. А утром обнаружила, что цепочка отброшена. Такое впечатление, будто ее открыли изнутри и, уходя, не смогли вложить в паз, понимаете? И потом – пропажа...
– Успокойся. Это Джон. Это его штучки. Тут все просто: он не хотел будить свою любимую женщину. Поняла?
Мона задумалась, молча достала из сейфа отчеты, начала печатать.
Конечно, у Джона были ключи, и он, несомненно, мог прийти среди ночи, когда она спала. Но уж точно не смог бы удержаться от соблазна разбудить ее, по меньшей мере, для любовных ласк. Не может быть, чтобы он овладел ею, и она этого не заметила бы. Вот почему Гроунд так смеялся. Не только потому, что часами сидит за бумагами, отчего поневоле будешь смеяться. Да потому, что это действительно смешно! Получается, что она как холодная курица, не заметила, когда ее накрыл любимый мужчина. Чушь собачья. Да все было бы так... если бы не дверная цепочка!
*
У дома стояла машина патрульного полицейского. Группу по расследованию убийств Джон не заставил долго ждать. Его встретил молодой полицейский, распахнув перед ним дверь квартиры.
В гостиной при свете еще не успевшего потускнеть завершающего дня он увидел лежащего на полу мужчину средних лет застывшего в судорогах... Мужчина был одет в шелковую пижаму и носки, рядом валялся стул, на котором он, очевидно, сидел за столом. Разбитый бокал с пролитой на столе и полу жидкостью подсказывал эту мысль. На ковре обозначилось мокрое пятно. Возле лица потерпевшего, искаженного предсмертными мучениями валялись осколки разбитого бокала. Кисть руки сжимала один из осколков, и глубокий порез на ладони кровоточил, застывая, на отворот пижамы. На столе возле лужицы содержимого бокала лежала скомканная записка: «Дорогая Мона, рассудок не позволял мне по собственной воле уйти в предназначенный мир. Если бы не твоя ищейка, Джон Конрад, которого ты предпочла мне! Теперь я готов выполнить твое желание: я пью приготовленный тобой напиток божественного освобождения. Я оставляю тебя навсегда, как ты и хотела. Не забывай, если сможешь. Твой Клод».
– Что ты будешь делать с этим? – у него за спиной стоял Майкл.
Джон еще как следует не осмыслил происшедшее, прикурил, глянул на дверь, где в этот момент появилась грузная фигура Форста, а за ним его помощники, и не спеша положил записку в карман:
– Еще не знаю. Но ты этого не видел, – сказал он, глубоко затягиваясь сигарой, – все остальное можешь фотографировать, – добавил, отходя в сторону с видом одураченного человека, не желающего мешать людям заниматься серьезным делом.
Майкл сделал несколько снимков, пока тело потерпевшего еще покоилось на своем роковом месте, вернулся к выходу, кивком головы отозвав Джона.
– Тогда для тебя есть кое-что срочное. Как ты думаешь, кто сообщил об этом самоубийстве?
– Майкл, задавай вопросы полегче, – с досадой отмахнулся Джон.
Его выворачивала наизнанку неимоверная информация, лежащая у него в кармане. Все еще не верилось в ее реальность.
– По приезду в издательство мне врулили телефонную запись. Какой-то тип сообщал, что это он убил на Хибискус-роуд своего друга Клода, о чем очень сожалеет. Но сделал он это для блага бедняги, поскольку нет прощенья на небесах самоубийце. И еще. Получасом раньше осведомитель об этом сообщил в полицию.
– И все? – Джон, похоже, обрел трезвый рассудок и включился в работу.
– А тебе этого мало?
– Признаков шантажа не было? Что тебя с ним связывает?
– Да, был намек. Но очень расплывчатый. Пока не хочу говорить. Поживем, посмотрим.
– И все-таки? – настаивал Джон.
– Не существенное. Он спросил, когда выйдет продолжение моего романа «Уникальное убийство»? Он ему очень понравился. Странные любезности, но это приятно.
– Я бы сказал, ехидные, с намеком.
– С каким намеком?
– Твоим.
– Не возражаю. Но если друзья меня не читают, то пусть хоть враги оценят по достоинству. Что собираешься делать с запиской? На экспертизу?
– Воспользуюсь твоим советом: поживем, посмотрим. Я в управление. Держи меня в курсе, не затягивай.
– Да, Джон. До следующего раза.
Джон обернулся к работающим парням:
– Как там наука? Я жду результатов. Не забудьте напиток, в общем, сделайте все, что нужно. Чего не нужно, оставьте мне. Успеха вам, – на прощанье он приветственно поднял руку трем озабоченным работникам, развернувшим свои саквояжи с пробирками и кулечками, – Форст, может быть, я буду у себя. Мне нужно досье потерпевшего.
– Хорошо, сэр. Сразу же, как только, – произнес он, как всегда, свою привычную туманную фразу.
Не судите, Да не судимы будете
Все время, пока Джон ехал в управление, его не покидала навязчивая мысль о том, какая существовала связь между потерпевшим и Моной. И вообще, существовала ли? Попахивало это подвохом, затяжкой в сложную игру. Кроме того, мерцала слабая мысль о ее фантастическом существовании. А если была, то какая? И он ее не подгонял. Он четко знал, что рассудок не терпит насилия. Напряжение его приводит только к тупику, к полному идиотскому отупению. В общем, с этим источником дознания нужно обращаться ласково.
Джону не хватало информации. Например, действительно ли этот Клод – сосед родителей Моны, живущих в особняке на побережье? По просьбе родителей Моны Джон приходил к нему однажды за какой-то кухонной вещью, которую тот брал на короткое время.
Пересекая Линкольн-авеню, ведущую к океану, Джон невольно притормозил при мысли, не заехать ли к старикам Моны и что-нибудь от них узнать. Но более сильное желание встретиться с Моной преодолело попытку и только ускорило бег автомобиля. Он даже включил полицейский маячок, хотя в этом никакой надобности не было.
*
Когда Джон переступил порог управления, заканчивался рабочий день. Моны на работе уже не было.
– Приходи завтра, Джон, если ночного рандеву с Моной тебе не хватило, – при этом Гроунд, откинувшись на спинку неспокойного кресла, отвязано покатывался со смеху.
Джон обвел шефа подозрительным взглядом, пытаясь оценить его веселое настроение, и с чем оно было связано, но Гроунд предупредительно его успокоил:
– Да ладно, Джон. Не бери в голову. Это я просто
