Аннотация: Советник императора Моргенштерн обращается к другу из Гильдии Охотников с необычной просьбой: он хочет, чтобы тот убил его мать. Загвоздка в том, что Охотник не может нарушить кодекс и взять заказ напрямую, только вот обратиться в Гильдию старинный друг отказывается наотрез.
ВО ИМЯ ДРУЖБЫ: УБЕЙ МОЮ МАТЬ!
ЗАЧИН
Мне не нравится это дело. Дело закручивается вокруг меня змеиными кольцами, шипит в лицо, высовывая раздвоенный язык: но я должен дослушать до конца. Плохое время ты выбрал для просьб, Моргенштерн.
В заброшенной избе пахнет прелыми листьями, старой кожей, кислой рвотой и несбывшимися желаниями. Через разбитые ставни колдует непогода. Ветер хозяйничает внутри и холодит кожу, но ледяные прикосновения не вызывают отторжения.
- Пойми, Охотник, - говорит Моргенштерн, облизывая пухлые губы, – если Император узнает, что моя мать перешла на сторону врагов, я пропал. Меня убьют, как собаку. Но я не хочу умирать! Помоги мне, а я отплачу добром. Убей её, и я навеки твой должник, Поэт. Просто вонзи нож в её сердце. Ты же убийца, в конце концов! Во имя дружбы – помоги!
Я смотрю на Оружейника и молчу. Мир погибает. Стучит в мозгу. Мир погибает. А вы, идиоты, так и не поняли, во что вылился поход во имя священной мести! Думаете, ТАК СЛОЖИЛИСЬ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА. Но обстоятельств не существует. Оружейники потревожили сеть мироздания, и безжалостная природа требует оплатить счет.
Паладины ответили ударом на удар. Устремились в ваш мир, подобно потопу! Империя Оружейников умирает, праведники и фанатики правят бал. Свет истины делает вас слепцами. Император - сухой лист, который сметет ураганным ветром перемен.
А ты, вместо того, чтобы думать о спасении, хочешь убить женщину, которая тебя родила.
Злоба отравой разливается вокруг. Темные времена наступили. Темные, как взгляд мертвеца.
Я откупориваю бутылку и пью, горло обжигает огнем.
Моргенштерн продолжает щебетать:
- Обстоятельства тяжелы для меня, но выбора нет. Мне донесли, что мать стала чудовищем. Она выполняет указания Паладинов… ее уже не спасти. Но я-то женатый человек, у меня детки, я хочу жить! Пусть она умрет, Поэт. Ради нашей дружбы - пусть ее не станет.
Увесистый мешок шлепается на стол со звоном. Пальцы Моргенштерна развязывают пеньковую веревку и на меня, холодным желтым боком, глядит золото.
- Сто золотых! – говорит Моргенштерн, не опуская настойчивых глаз. – И все – твое.
Улыбка выходит паршивой. Я закидываю ногу на ногу и впервые за время беседы беру слово.
- Я знаю власть Паладинов. Они подчинили твою мать воле бога, сделав ее дочерью Света. Зря вы потревожили их мир, Моргенштерн. Вы всколыхнули силы, о которых и понятия не имеете. Паладинам не страша смерть: бог говорит с ними на их языке.
Его холеные щеки трясутся, подобно студню. Белый платочек касается потного лба. Белый батистовый платочек в заброшенной хижине так же нелеп, как и сам Моргенштерн – в лесу Фей, где мы находимся.
- Да, это наша ошибка. Но я предупреждал, как советник, ты же знаешь, Поэт, я всегда предупреждаю о последствиях! Император не внял мне.
Конечно, не внял. Император подчиняется звону золота, которому вы все поклоняетесь.
- Ты знаешь кодекс, Моргенштерн. Зачем эта встреча? Охотники не берут заданий напрямую. Отправляйся в Гильдию и оформляй заказ, и проси выбрать исполнителя. Возможно, Гильдия согласится.
Мой собеседник встает и ходит по избе. Богатая одежда, которой он гордится, смята. Толстые холеные руки поднимаются вверх в жесте безнадежности:
- Ты безжалостен, Поэт! Ну, что тебе стоит хоть раз нарушить этот грязный кодекс?! Хоть раз – ради нашей с тобой дружбы! Вспомни, сколько оружия я поставил. Вспомни, сколько раз спасал тебя, пряча в собственном доме. Я находил лучших клиентов. Кто продавал твои услуги? Кто продвигал в тяжелые времена? Вспомни об этом, Паладины тебя забери! Ты прекрасно знаешь: стоит мне обратиться в Гильдию напрямую, Императору об этом донесут. Узнав о моей матери, он выпишет смертный приговор! Не ей, а мне! Мне, Поэт, потому что мужчина из клана Оружейников отвечает за женщин в собственном роду! Моя мать – лучший офицер гарнизона. А теперь опасная фанатичка. Она защищает западные ворота, войско врага уже не подходе, она сдаст замок без боя: и тогда я пропал! Я в западне, Поэт, а ты отказываешь мне в помощи…
Моргенштерн тяжело опускается на стул. Крупные, как градины, слезы текут по его одутловатому лицу. Бегут вниз посланницами страха и бессилия.
Давно ли он стал таким? Когда мы познакомились, Моргенштерн был обычным стряпчим, мы вместе путешествовали на юг, он искал лечебную траву Феникса, для хворого отца… я же в тот год завершил испытания и впервые увидел мир. Тогда для меня все было в новинку, а Моргенштерн был беззлобным весельчаком из клана Оружейников, провидение сблизило наши судьбы, и мы стали друзьями.
Время бежит неумолимо: нынче растолстевший Моргенштерн приходит ко мне с просьбой об убийстве собственной матери.
Моргенштерн не понимает, нарушение кодекса – прямой путь к гибели. Когда за моей спиной Гильдия, я силен. Стоит нарушить кодекс – жить останется считанные дни. Предателей убивают вне зависимости от их прошлых заслуг.
Давно ли ты стал таким, мой друг? А ведь я еще помню, как душа говорила через твои глаза – остро-отточенной болью говорила! - когда вернувшись из похода с травой Феникса, вместо отца ты нашел свежую могилу.
Горечь поднимается в моем сердце, подобно вечернему туману за окном. Кричит умирающее животное, и все мои чувства обостряются – ноздри трепещут, пытаясь отсюда почувствовать запах крови...
Я отдергиваю себя.
Нелепо и безжалостно устроен мир.
Оружейник рыдает, как маленький ребенок, раскачиваясь из стороны в сторону. Слюна течет с подбородка на кафтан, вышитый серебряной нитью, и тот становится мокрым.
Что-то похожее на жалость шевелится внутри. Я говорю:
- Единственный выход, Оружейник: убей ее сам.
По лицу Моргенштерна кляксой ужаса растекается бледность.
БОИШЬСЯ, ДА? УБЛЮДОК, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЛИШИТЬ БЛИЗКОГО ЖИЗНИ, СДЕЛАЙ ЭТО САМ!
- Ч-ч-то? - заикается он, - но я не м-м-могу, Поэт! Я н-не убийца. Она р-родила меня, пойми, я… н-нет, н-нет. Не могу. Эт-то не для меня. Я н-не способен… своими руками… н-нет, н-нет, не способен…я…
Под потолком скребутся летучие мыши, и я смотрю вверх.
Губы становятся темной полосой. Ситуация раздражает.
Я встаю и накидываю на плечи охотничью куртку. Пальцы застегивают экипировку, презрение пляшет в моей крови. Заставляю себя успокоиться и говорю:
- Возьми на себя
