— Извините, сударыня, но...
— Это ваше окончательное решение?
— Да.
Её глаза словно подёрнулись дымкой, она так тряхнула головой, что запрыгали завитки волос.
— Нет, вы будете играть! Женщина должна уметь настоять на своём. Я хочу услышать торжественное богослужение... скажем, в честь моей помолвки. Правда, я ещё не знаю, когда выйду замуж. Но венчаться я буду вон там, внизу у алтаря. Могу я попросить вас, господин ван Бетховен, сыграть для... для вашей невесты?
Он недоумённо посмотрел на неё. Жозефина издала тяжкий вздох:
— Как же мне с вами трудно. Бедная, слабая, дрожащая девушка сперва просит сыграть ей, потом — вашей руки, но при условии, что вы будете добры к ней. Вы хоть немного меня любите?
Он продолжал молча смотреть на неё.
— Господин ван Бетховен, я здесь, в далеко не самом подходящем месте, объяснилась вам в любви. Вы же молчите как рыба. И всё же я попрошу вас высказаться относительно моего предложения.
— Но я... — он даже не знал, что сказать, — ...так уродлив.
— Ну, разумеется, вы далеко не красавец, — она оценивающе взглянула на него, — но я, по-моему, вполне мила. Для нас обоих этого вполне достаточно.
— А?.. — Лицо его выражало сплошную муку.
— Ваша глухота? Она пройдёт. Моего слуха также хватит для нас обоих. Есть у вас ещё какие-либо веские причины? Тогда юная баронесса фон Брунсвик готова там внизу сказать вам «да».
Она вплотную подошла к нему и с откровенным вызовом спросила:
— Ну, может, вы, наконец, поцелуете меня? Здесь же никого нет.
Он в страхе отвернулся и беспомощно посмотрел на орган.
— Или ты сперва хочешь сыграть?
— Да... да!
Он был очень благодарен ей за отсрочку, позволяющую хоть немного осознать вдруг свалившееся на него немыслимое счастье и привести в порядок низвергнутый в хаос внутренний мир. Он быстро спустился в неф и обнаружил служителя, с важным видом объясняющего что-то группе иностранцев. Вскоре тот уже стоял на хорах, а затем скрылся за органом. Жозефина победно вскинула голову, а когда Бетховен закончил играть, медленно встала на колени на органной скамье.
— Таких почестей ещё не воздавали ни одной королеве. Что ты играл?
— Я?.. — Он задумчиво потёр лоб. — Если б только знать...
— Людвиг, когда ты это сочинил?
— Что? Я просто играл.
При выходе из церкви иностранцы почтительно расступились перед ними и выстроились шпалерами. Кое-кто из них даже поклонился. Жозефина сдержанно кивнула в ответ.
— Они тебя знают? — спросил он.
— Меня? Откуда?
— Но тогда почему?..
Она взяла его под руку и нежно прижалась к нему.
— Такой талантливый и такой глупый.
— Мы могли бы довериться Терезе, Людвиг, а также моему брату Францу. Наша младшая сестра Каролина чересчур болтлива, но Франц станет тебе добрым другом. — Она помолчала немного, а потом горько усмехнулась: — Теперь ты хоть понимаешь, почему на меня не действует слово «дружба». Тогда у тебя был такой вид, словно ты проглотил навозную муху. Ты меня вообще-то любишь? Ты даже толком не сказал, что я тебе нравлюсь. Для женщин это — как вода для цветов. Ты слушаешь меня?
— Я внимаю каждому слову. Просто я размышляю. Почему ты любишь меня?
— Что за вопрос? Я и сама не знаю, но ничего изменить не могу. Может, я руководствуюсь практическими соображениями: дескать, потом меня будут бесплатно обучать игре на фортепьяно. Мы столько денег сэкономим!
— Ты — чудо.
— Полностью с тобой согласна. — Она дёрнула его за рукав, заставляя остановиться перед витриной. — Что ты видишь там?
— Тебя.
— Только меня? А разве ты не замечаешь, какое там у тебя просветлённое и красивое лицо? Видишь, как просто сделать себя красивым.
— Любимая, как бы я хотел поцеловать твой локон и твой лоб. Ведь за ним такие мысли рождаются.
— Только их?
— Нет, рот тоже.
Когда Жозефина осторожно открыла дверь в музыкальную комнату, Тереза уже сидела за роялем, уставясь невидящим взором в клавиши.
— Ты злишься потому, что мы опоздали?
— А вы разве опоздали?
— Мы прошлись по ярмарке и заглянули в собор Святого Стефана. Принесли тебе пряничное сердце. — Тут Жозефина насторожилась и нерешительно спросила: — Что с тобой, Тереза? Что случилось? Где мама?
— Там у себя наверху. — Тереза равнодушно повела плечами. — Внезапно вернулась из города и запёрлась в своей комнате. Потом позвала меня. Очень плохие новости. Могу я?..
Тереза внимательно взглянула на сестру, потом перевела взор на Людвига. Жозефина всё поняла и, глядя в её умные глаза, ответила:
— Ну, конечно, ты теперь спокойно можешь говорить в его присутствии. Неужели нам придётся продать Мартонвашар, чтобы покрыть долги?
— Если получится...
— Ясно одно. — Жозефина отошла на два шага в сторону. — Если вы, господин ван Бетховен, рассчитываете на богатое приданое, вас ждёт горькое разочарование. Я не сказочная принцесса со своим замком. Можете взять своё согласие обратно.
— Могу я в присутствии вашей сестры дать окончательный ответ? — Он чуть наклонил голову. — Я так счастлив, узнав, что за тобой ничего нет. И если ты готова выйти за меня замуж, считай, что я твой навеки.
Он чуть коснулся губами её щеки. Жозефина улыбнулась:
— Знала бы ты, Тереза, как трудно заставить этого человека себя поцеловать. Могу я подняться к маме?
— Нет. У неё сейчас господин придворный скульптор Мюллер.
— Что же нам тогда делать, Людвиг? Может, сходим погуляем и послушаем музыку? Или приступим к занятиям?
Нет, Тереза, ты просто обязана уступить мне место за роялем. Я сыграю великолепно. В день помолвки у меня и без того превосходное настроение, и потом... Я вспоминаю герцогиню. Она готовилась к балу и внезапно получила дурную весть. Тогда она сказала: «Очень жаль, но плакать я смогу только завтра».
Час она увлечённо играла, но потом всё же была вынуждена прерваться, ибо графиня Анна Барбара, видимо, серьёзно заболела. Сперва к ней позвали Терезу, потом Жозефину. Через несколько минут она вернулась в музыкальную комнату.
— Я знаю, что с мамой. На всякий случай я вызвала врача. Людвиг, дорогой, пойми меня правильно. Маме сейчас нельзя оставаться одной.
— Конечно, конечно. — Он встал. — Что с ней?
— Я не хочу ничего от тебя скрывать, любимый. Она... она ужасно встревожена.
Тут на пороге появился Янош:
— Её сиятельство просит обеих сударынь немедленно подняться к ней.
— Хорошо, Янош. Иди первой, Тереза.
Она дождалась ухода сестры и вновь повернулась к Бетховену:
— Огромное тебе спасибо, Людвиг. Я никогда не слышала более прекрасной музыки.
— Ты моя вечная
