После обеда пошёл сильный дождь, а отец вернулся домой только поздно вечером. Он раздражённо швырнул на стул насквозь промокший плащ.
— Где ты был, Иоганн?
— Везде. — Отец устало махнул рукой. — Даже немного постоял на пароме. Никого. — Он осторожно взял жену за руку: — Прости меня.
— Иоганн...
— Пожалуй, это действительно возмездие. — Он тяжело повёл головой. — Отец предупреждал меня, что если я войду в семейство Кеверих... Нуда... ведь мы, Бетховены, — почти что аристократы.
Людвиг ничего не понимал, он слушал очень внимательно, стараясь запомнить все слова.
— Хочу спать. — Отец с силой встряхнулся. — Я замёрз и очень испачкался. Да нет, не возражай, я знаю и чувствую, что... очень грязен, госпожа Магдалена ван Бетховен, урождённая Кеверих. Ты-то как раз очень чистая...
Паром! Ну конечно же паром!
Как же он об этом раньше не подумал!
Ведь Дода в одиночку тайком уплыл на пароме, и конечно же ожившие покойники возвращаются тоже на нём...
Уже на следующий день Людвиг оказался на берегу Рейна, до которого теперь было совсем недалеко. Он от души радовался, что наконец сумел ускользнуть от зорких глаз Кристины.
Паром как раз причалил, и тут произошёл довольно комичный эпизод, до слёз рассмешивший пассажиров и перевозчиков.
Пьяная старуха, шатаясь, сделала несколько шагов по трапу и с громким всплеском плюхнулась в воду.
Один из перевозчиков с бранью и смехом зацепил её багром и как тюк мокрого белья вышвырнул на берег.
— Ванна пойдёт тебе на пользу, — с откровенной издёвкой произнёс он.
— Бла... благодарю, месье, — заикаясь, пробормотала женщина, вытащила из сумки, которую она не выпускала из рук даже при падении, бутылку водки, отхлебнула от неё, шумно выдохнула, взглянула остекленевшими глазами на растёкшуюся под ней лужу и заорала на уличных мальчишек: — Пошли прочь, мерзавцы!
Мальчишки радостно били руками и ногами по луже, и старуха вновь принялась угрожать им:
— Я вд... вдова придворного капельмейстера ван Бетховена, так-то вот, к вашим услугам, и я немедленно позову моего сына, придворного музыканта и тенора Иоганна ван Бетховена, так-то вот, ван... ван Бетховена...
Проходивший мимо солидный пожилой господин на мгновение остановился, а затем резко приказал перевозчикам:
— Немедленно прогоните этих сорванцов.
— Будет исполнено, господин надворный советник! — в один голос рявкнули перевозчики.
— А ты... ты подойди ко мне, малыш.
Отбежавшие в сторону мальчишки нашли себе новый объект для насмешек.
— Шпаниоль! А это его бабка! — дружно завопили они.
Людвиг, не обращая никакого внимания на обидные выкрики, робко улыбнулся незнакомому господину.
— Неужели это моя бабушка?
У склонившегося к нему высокого мужчины были светлые добрые глаза. Он осторожно взял Людвига за руку и, чуть помедлив, ответил:
— Она очень больна, и мы должны...
— Больна?
Людвиг презрительно выпятил широкие губы и возмущённо сказал:
— Она не больна, а пьяна. Папа тоже иногда бывает таким.
— Пойдём, я отведу тебя домой. — Надворный советник ловко посадил Людвига на плечо. — Где вы живете?
— Теперь на Рейнгассе. Я покажу дом.
— Хорошо, но ведь тебя зовут Людвиг, как твоего дедушку, не так ли?
— Да. — И он повторил слова отца, сказанные накануне вечером: — И мы, Бетховены, — почти что аристократы.
Уставшая «праздновать роды» Магдалена встала, оделась и, проходя по комнате, мельком взглянула в большое зеркало. Оттуда на неё смотрело незнакомое лицо.
Она ещё больше похудела, но в глазах было спокойствие и умиротворение. Карл родился здоровым ребёнком, а Иоганн бросил пить.
Квартира у них была довольно уютной, однако у Магдалены появилось ощущение, будто она очень вовремя вернулась из долгой поездки — в убранстве её совершенно не чувствовалось опытной женской руки. Теперь нужно было хотя бы вытереть пыль и почистить ковры.
А где Людвиг?
Она подошла к окну. Нет, во дворе среди играющих с куклами девочек его, конечно, не оказалось.
— Людвиг!
В ответ молчание.
— Кристина!
Никакого ответа. Может быть, она с ним?..
На лестнице послышались осторожные шаги, и вошедшая в комнату Цецилия, как обычно, сразу же сделала книксен.
— Уже изволили встать, госпожа ван Бетховен?
— Попробовала. — Магдалена печально улыбнулась. — Ты не видела Людвига?
— Он в амбаре, куда я отнесла корм для кур. — Цецилия чуть приподняла миску с горсткой зерна. — Стоит там и высматривает сквозь чердачный люк паром. Такой странный, молчит, на вопросы не отвечает. Привести его?
— Будь так любезна, Цецилия. Мне пока ещё трудно спускаться по лестнице.
Через несколько минут Цецилия привела мальчика. Госпожа Магдалена тут же отвела его в гостиную и посадила к себе на колени.
— Ну, хорошо-хорошо, я понимаю, тебе было очень тяжело, ты был, по сути, совершенно один, но теперь всё позади, и я снова смогу позаботиться о тебе. Но скажи, почему ты в последнее время так редко подходил ко мне? Может, ты решил, что теперь я люблю только твоего брата?
Он замотал головой.
— Или это из-за бабушки?
Вполне возможно. Во всяком случае, сейчас Людвиг был совсем не похож на себя.
— Я всё тебе расскажу. Твоя бабушка перенесла много горя. Почти все её дети умерли, и единственный, кто выжил, был твой отец. С горя она начала пить, и Дода был вынужден отправить её в монастырь. Поэтому мы говорим о ней как о покойной.
— Значит, она не умерла? — Людвиг недоверчиво сощурился.
— Нет, и отец отвёз её обратно в монастырь. Там ей хорошо.
Он недоверчиво скривил рот.
— Нет, ей на самом деле там хорошо, Людвиг, поверь мне. — Мать погладила его по лбу и тут же отдёрнула руку. — Да ты весь горишь. Как я сразу не заметила, что у тебя такое красное лицо.
— Я же шпаниоль, мамочка, — невольно вырвалось у Людвига.
— Тихо, он спит. Сходить за врачом? — Любезная толстощёкая госпожа Фишер на цыпочках подошла поближе. — Дайте-ка я посмотрю на его сыпь.
— То ли скарлатина, то ли корь. — Магдалена осторожно откинула одеяло и ласково погладила Людвига по голове. — Бедняжка, я в эти дни никак не могла позаботиться о тебе. Кто знает, как долго он носил в себе болезнь!
— Успокойтесь. Сыпь может ничего не значить, а температура у детей проходит, как летний дождь.
На следующий день вечером госпожа Фишер снова зашла в квартиру Бетховенов.
— Ну, как там наш пациент?
— Сыпь прошла. Только Людвиг ещё довольно вялый, и у него совершенно нет аппетита. Думаю, он только притворялся больным, хотел, чтобы мать приласкала его. Ну, ничего, я завтра заставлю его встать. И пусть не ждёт пощады.
— Ах, это ты, Цецилия. — Госпожа Фишер обернулась, заслышав шум шагов.
— Можно я вечером прогуляюсь с
