«Пан Каковский!»
Ничем хата пана Каковского не отозвалась. Разве что загудел ветер в стрехе и невидимая последняя муха с той стороны стекла забилось сонно да пояснила, раздражённая, что нет хазззяина, пошёл хазззяин, и кто знает куда…
Молчун обогнул дом, толкнул дверь. Вонь бросился в нос, заставила на секунду задохнуться. Молчун включил свет. В доме пана Каковского было сыро, на голом матрасе желтело пятно, в углу крыса доедала засохший творог. И повсюду валялись книги… Молчун подобрал одну, развернул и стал читать. Что-то про первобытных людей. Мол, лесов всего два. Один андертальский, а второй нет.
Он обвёл глазами комнату — и вдруг догадался. Выскочил опрометью из хаты и помчался по улице.
Он бежал, высоко поднимая ноги, перескакивая замёрзшие лужи, подлетая в воздухе, словно на велосипеде с трамплина бросался в бездну, ноги уже сами весело несли его, молотя грязь, — и всё равно чувствовал, что бежит он как-то слишком медленно. Раньше бы он такое расстояние минут за семь одолел, а тут ему показалось, что бежит он уже целую вечность, а впереди ещё только засветил огонёк отцовского окна.
Ещё достаточно далеко от него, но уже чёткая, кривая, напряжённая, к этому светящемуся окну уходила фигура человека.
Увидев её, Молчун словно мотор в себе почувствовал. Как задал ходу вперёд — аж сам уже не разбирал, что перед ним, только ветер свистел в ушах.
Спина становилась всё ближе. Знакомая спина с торбой на плече.
«Пан Каковский!» — Молчун схватил его за рукав. Перед глазами было темно: то ли он зрения лишился, то ли месяц спрятался, чтоб не видеть, что сейчас на земле твориться будет, то ли смотрел Молчун не в лицо господину Каковскому, а в его брюхо, выглядывающее из-под расстёгнутого грязного пальто.
Пан Каковский остановился — и на лице его болезненном мелькнула злоба, да такая, что Молчуну страшно стало.
«Ты кто такой? — спросил пан Каковский, пытаясь отцепить руку Молчуна от своего рукава. — Застрелю тебя! У меня пистолет!»
«Пан Каковский! — Молчун ещё сильнее вцепился в этот вонючий рваный рукав. — Михаил Антонович! Скажите, что вы не в нашу хату! Что не к Лебедю! Скажите, ну пожалуйста!»
«Возвращаясь из поликлиники по улице Киселёва, я… — завёл пан Каковский, пряча глаза. — А какой сейчас год? Скажи мне, мальчик!»
До их с отцом хаты, где жил теперь белоснежный майор Лебедь, оставалось полсотни шагов.
«Михаил Антонович, — Молчун чуть не плакал. — Я же знаю. Не ходите вы туда. Вы же её погубить решили. Падла вы, Михаил Антонович. Она вас от шизофрении вылечила, она на вас понадеялась! Вы ж теперь могли человеком стать!»
Он обессиленно отпустил руку. Пан Каковский махнул драным рукавом и достал свой берёзовый пистолет.
«Бах! — сказал он голосом человека, которому вдруг стало неинтересно. — Ты убит».
Молчун стоял перед ним, размазывая по лицу жгучие слёзы.
«Идите домой, а, Михаил Антонович! — умоляюще зашептал Молчун, оглядываясь. — Не губите её! Она сказала, что всё будет хорошо. Я ещё не на все вопросы ответы получил! Будьте ж вы человеком!»
Пан Каковский отвернулся.
«Вылечила… — проговорил он сердито. — Против власти пошла. Не наша она, Молчун. Не наша. Заброшенная к нам врагами. Говоришь, человеком мне нужно быть? А кем я был, по-твоему? Человеком! Живи себе, книжки читай, делай, что хочешь. Все только посмеются. Полная свобода самовыражения. Хорошая работа с перспективой карьерного роста, дружный коллектив, офис в шаговой доступности от метро, то есть от спецраспределителя. Оплачиваемый отпуск. Все социальные гарантии. Премии. Что молчишь?»
«Михаил Антонович! — Молчун глотал свои слёзы и оглядывался в поисках того, кто остановил бы все эти признания. — Не говорите так!»
Пан Каковский наклонился к нему:
«Не говорить? Я хорошо жил, лучше некоторых. Трудился. Работа непыльная. Слушай и пиши, куда надо. Раз в год. А она мне: я вам помогу, мы здесь вместе всё поменяем, надо только людям глаза раскрыть! Я, конечно, подумал, перед тем, как её разоблачить решил. Узнать хотелось, сколько предложит. А она всё мне про какую-то демократию, про запад, про манипуляции, блядь, сознанием. Я и так сознательный! Посознательнее некоторых!»
«Пан Каковский! Вы не можете!»
«Нет, Молчун, — пан Каковский шмыгнул носом и оглянулся на хату: веранда как раз осветилась изнутри тёплым и каким-то пьяным огнём лампочки. — Пойду и расскажу всё его высокоблагородию. Я законопослушный. Мне за это, может, орден дадут. И тогда ни одна собака тут мне не указ будет. Сам ветераном стану! Ещё и жену назначат. А может, и в Москву заберут. Оценят талант. А тебя мы на каторгу отправим. Надоел ты мне, всё лезешь, да ещё врагам империи пособничаешь. Сидел бы, гусей своих целовал. Так нет, соблазнила тебя Америка-Европа. Малой ты ещё о геополитике думать и против власти императорской идти. Вешать вас надо, и тебя, и отца вместе с тобой на одной осине, за то, что не уследил, козёл однорукий…»
И тогда Молчун бросился ему на шею и вцепился в горло зубами.
Пожалуй, каждый, кто в Стратегическом лесу на панду ходил, так смог бы.
Такая она, жизнь в Стратегическом лесу, на Западной границе, на окраине Великой зимы.
Тёплая кровь брызнула в рот Молчуна.
Не думал он, что такой большой пан Каковский. Такой, что всё небо над Белыми Росами заслонить может. И что такой тяжёлый, тоже не думал. Через поле в хату назад затянуть хозяина — это вам не хухры-мухры. Но Молчун справился. И плевать, если кто увидит, думал он, волоча тело по холодной земле картофельного поля. Подумают, напился пан Каковский. Бывает. Главное, чтобы помогать не бросились.
Когда-то ходил он с паном Каковским в лес и обратно, чтобы не очень пан Каковский далеко убежал, и казалось в то время Молчуну, что этого убогого мужичонку можно на плечо забросить и отнести куда захочешь. А теперь то ли пан Каковский подрос, то ли Молчун и правда в землю родную ногами так глубоко провалился.
Закопал Молчун торбу возле дороги. Почистил одежду. Посадил пана Каковского на его кухне, не зажигая свет, — и вышел, закрыв за собой дверь.
Бах.
Ты убит.
«Ты где шатаешься? — напустился на него отец. — Тебя его высокоблагородие дожидается».
Молчун, чувствуя, как ноги подкашиваются от усталости, проковылял по хате и упал на диван. Майор Лебедь, который сидел у печки, погружённый в свой планшет, удивлённо поднял голову:
«Ничего себе. Вы здесь все такие со свиданий приходите? Ты же на пугало похож. Чтоб помылся перед сном. Вы там чем со своей подругой занимались? Вагоны разгружали?»
Молчун не отвечал. Ему хотелось одного — умереть.
Но сначала получить ответы.
Хотя бы один.
И во рту всё ещё был вкус чужой крови. Человеческой. Молчун несколько раз прополоскал рот водой из
