«Все чудесатее и чудесатее…»
Охранники и помощники Саула запаливали костры, а я неотрывно глядел на запад. Там пламенело желто-оранжевое сияние. Маленькое белое солнышко краем цепляло пильчатую линию гор, но не калилось красным, как на Земле, а наливалось желтизной сока манго.
И тишина…
Я и подумал: может, все к лучшему? И все будет хорошо?
И я все-все вспомню? И стану самим собой…
…Костры в ночи горели ярко, бросая отсветы на грузовики, поставленные в круг. Дозорные время от времени подбрасывали сучьев, поддерживая жар в четырех огнищах, отпугивавших местное зверье. Столько же кострищ успело прогореть, калясь в темноте россыпями красных углей, – повар с помощниками как раз раскладывал махи с бротами, а в большой кастрюле варился компот.
Весь экипаж нашей третьей машины сидел у гаснущего костра, втягивая органами обоняния первые ароматы от пекущихся плодов.
Димон с Кащеем сидели рядом, прихлебывая из одной фляжки забродивший сок. Вино, не вино, но «торкает», по выражению Полторашки.
Сам Колян присел поодаль и лениво строгал палочку для еды – потерял вилку, растяпа. Бунша жевал сухарь, а я, пользуясь случаем, чистил пистолет. Даже каждый патрон протер.
Неожиданно пролегла тень. Я поднял голову и увидел черный силуэт, узнавая Ручина.
– Могу? – испросил позволения Саул в манерах колхозного крестьянства.
– Падай, – ответил Бунша.
Фермер присел рядом с ним на колоду – все, что осталось от ствола, – и сказал:
– Ты – Кузьмич, верно?
– Верно, – подтвердил Бунша.
– Вот что, Кузьмич, завтра мы прибудем на плантацию. У меня в каждой машине есть старший, бригадир то есть, из моих людей. В каждой, кроме третьей. Будешь над своими бригадиром.
Бунша пожал плечами. Это не было повышением, скорее уж использованием по принципу «кто везет, на того и грузят». А у нас разве выбор есть? У «совка» или у бомжа, попавшего в «оргнабор»?
– Мои обязанности? – отрывисто спросил Кузьмич.
– Следить, чтобы не отлынивали. И чтобы не всех съели. Шутка!
– Понял.
Саул кивнул и веткой нагреб на плод маха углей.
– Работа у нас простая – вырубать деревья и корчевать пни, – неторопливо говорил он. – За три дня вся эта полудревесина высыхает, и ее сжигают. Перепахивают деляну, роют ямы, удобряют – и шарятся по лесу, чтобы отыскать мелкие махи и броты. Выкапываем их, пересаживаем, а месяца через три снимаем плоды. Все просто.
– Проще не бывает, – согласился я.
– Не журысь, как наш повар выговаривает, – сказал фермер с улыбкой. – Отработка быстро пройдет, да и научишься многому.
– А чего так далеко на север забрался? – прищурился Кузьмич.
– А нам, тем, кто на фронтире целину осваивает, координатор приплачивает, – усмехнулся Саул. – Любит он, чтобы территория колонии росла не по дням, а по часам, а совков чтоб до самой тундры отжимали. В принципе, той приплаты – фиг да маленько, просто дикие махи, что по лесам растут, только тут и остались. Пересаживаешь – и в тот же год урожай. А разводить их долго, лет пять уйдет, вот и кочуем. Да и сложно стало плантатору, если он близко к Новому Киеву – гвардия шалит.
– Как это? – не понял я.
– А так! Являются с оружием на ферму и говорят: налог плати! Натурой. Будешь возмущаться, отберут половину урожая, еще и накостыляют.
– Это не налог, – наметил я улыбку, – это рэкет.
– Во-во… – проворчал Саул. – Рэкет и есть. Ты не слушай эти сказки про Великого и Ужасного координатора, который глянет на тебя, а ты и писаешься с почтения. Фигня все это! Хреновый из него вождь. Люди сами друг за друга держатся, выживать стараются вместе. Да и гвардия не его вовсе слушается, а своих командиров. Не зря ж они этот дурацкий переворот затеяли! А отцы-командиры подчинялись Грабарю лишь потому, что это им выгодно. Нефть, лес и артефакты на Землю шли через Грабаря, а оттуда, с той стороны, все, чем живут здесь, – от спичек до компьютеров. Он посредник был, и так всем проще – и гвардейцам, и нефтяникам, и лесовикам, и сталкерам, и фермерам. Ну, и этим, олигархам хреновым. Вот только у какой-нибудь, там, «Манга ойл» или «Эксплолеса» есть и собственные охранники, а сталкера поди поймай – сегодня он здесь, завтра – бог весть. Фермеры же, как ни крути, к земле привязаны. Куда он с плантации денется? Вот и являются «невежливые люди»… Я-то еще ладно, у меня зять – полковник гвардии, а остальным каково? Нет, есть, конечно, крупные фермеры, а у них – «стреляющие фармбои». Этих тоже не трогают, а вот мелких трясут и трясут…
– Ты сказал – фармбои?
– Ну, это переделка из «ковбоев». Фармбои – это вы, те, кто расчищает деляны на фермах, садит махи, ухаживает за ними. Вся разница, что ковбои – это пастухи, животноводы, а фармбои – земледельцы. Только здесь мы растим и хлеб, и мясо! О, готово вроде… Ну, ладно, приятного аппетита.
Саул, кряхтя, поднялся и сказал Кузьмичу:
– Завтра надо доехать до водопада, чтобы засветло успеть.
– Да должны успеть, – кивнул Бунша и выкатил дымящийся мах. – Налетай!
…Ночь была ясная и спокойная. Из лесу доносились свист и курлыканье, рык и визг, тоскливый вой и довольное уханье, но все те деянья, что происходили под покровом деревьев, обходили лагерь стороной.
А я долго не мог заснуть. Шум мне не мешал, просто ночное небо завораживало. Звезд было необычайно много – и ни одного знакомого созвездия. Зато в южной стороне разметнулась роскошная туманность светящегося газа – белесые клубы, словно застывший дым, сплетались с полупрозрачными прядями голубого и розового оттенков.
А потом взошли обе луны. Одна из них обращалась столь близко к планете, что на ее поверхности ясно просматривались колечки кратеров. Она нежно сияла, отражая рыжеватый свет, а потом на этом фоне проступил четкий силуэт – некто летучий плавно помахивал перепончатыми крыльями.
Это было уже слишком, и я, переполненный впечатлениями, уснул.
Утро выдалось в меру прохладным, лишь туман по низинам напоминал о ночи. Запевали местные птицы… вернее, летучие тушканы. Пернатых на Манге не видали пока.
Завтракали на ходу, остатками ужина, только чаю местного подогреть удалось – горячий настой из каких-то листочков, похожих на серпантин, здорово бодрил, хотя вкусом больше все тот же компот напоминал.
И снова заревели, зарычали двигатели. Машины, переваливаясь на колдобинах, выстраивались в колонну и перли по узкой дороге.
Перли до самого полудня – разница в длительности суток влияла не слишком, так что обычные земные понятия годились и здесь.
Когда крошечное светило достигло зенита, укорачивая зыбкие тени, колонна выбралась на более-менее приличную дорогу – она тянулась между лесом и океаном, по плотному, слежавшемуся песку.
Грузовики
