– А кто такие кац… кацхи…
– Кхацкхи. Понятия не имею. Просто получил такую инфу, и все. Знаю только, что у них биологическая цивилизация, что кхацкхи на редкость миролюбивы… Вот только почему эти их охранные роботы напали на нас, не пойму.
– В принципе, никто на нас не нападал, – резонно заметил Эдик. – Эти… дискоиды просто прорыли межу, запрещая нам идти к порталу. А может, и не запрещали, а предупреждали просто…
Не дослушав его, я быстро осмотрел портал.
Короткая запись, выведенная Наташкиной рукой, гласила: «Проходим. Охранные роботы ведут себя подозрительно». Надо полагать, мой приход усилил их подозрения…
Бунша стоял на страже, держа винтовку в руках, а я внимательно ощупывал «интерфейс» портала, все эти пирамидки, полусферки, выемки круглые и овальные.
– Отсюда открывается выход на Приус, на Аврору и… – проговаривал я для товарищей. – И на Станцию. Странно… Я думал, они на Аврору попадут, а тут заблокировано…
– Мы никуда не попадем? – выразил Лахин свое сильнейшее разочарование.
– Попадем, – отмахнулся я. – Так… На Приус они тоже не вышли бы, канал нестабилен. Неужто на Станцию? Ла-адно…
Вложив ладонь в идентификатор, я сделал жест: проходите!
Кузьмич сноровисто миновал портал, Эдик поспешил следом, а я прошел замыкающим.
Мы оказались в замкнутом пространстве – довольно обширном помещении, стены и пол которого отливали одинаково кремовым цветом. Переборка слева была вогнута, а впереди угадывались створки дверей.
– Мы не на планете, – сказал я, – это внешняя станция, но здоровучая…
– А где? – тут же воспылал энтузиазмом Эдик. – У какой звезды? Ты знаешь?
– Сейчас увидишь.
– А гравитация тут откуда? Искусственная?
– Да.
– А свет? Тут, вроде, никаких ламп… Воздух светится?
– Да!
Двери мягко разъехались, пропуская всю нашу компанию в переходный отсек – огромный и длинный, как станция метро. Во всяком случае, пара поездов в отсеке разъехалась бы.
«Сейчас…» – подумал я. Раза три я бывал на Станции, но ощущение чуда не покидало меня.
Я усмехнулся – гулять самому не так интересно и увлекательно, как показывать тутошние чудеса спутникам.
Мы прошли весь отсек. Двери, большие, как ворота, бесшумно раскрылись перед нами, и Кузьмич с Лахиным застыли на пороге обзорной палубы. Я был доволен произведенным эффектом.
Палуба была громадна, вытягиваясь в длину этаким проспектом, а вся ее передняя часть открывалась колоссальным «окном», метров пятнадцати в высоту.
За плитами неизвестного прозрачного материала распахнулась необозримая чернота космоса, и в этой тьме сияла, сверкала, переливалась Галактика.
Она была видна не с ребра, а вдоль оси – гигантская шутиха, размахнувшая спиральные рукава. На обзорной палубе не фосфоресцировал воздух, испуская нежное сияние, как в отсеках, да и зачем? Света миллиардов звезд вполне хватало.
– Твою-то ма-ать… – выдавил потрясенный Кузьмич.
Эдик, притворявшийся соляным столбом, и звука не издал, лишь медленно покачал головой.
– Станция находится вне Галактики, – негромко сказал я, – отсюда до нее десятки тысяч светолет. Это единственный искусственный объект, на котором стоит портал. Почему, не знаю. И чья эта станция, мне тоже неизвестно. Но красиво же?
– Нет слов… – прошептал Лахин. – Просто нет слов…
– Пошли, – оборвал я его восторги. – Засмотрелся…
Мы прошагали всю обзорную палубу из конца в конец и вышли в радиальный коридор. Голые стены разочаровывали – в наши-то орбитальные станции заглянешь если, то там места живого не найдешь – и верх, и низ, и борта истыканы приборами, мониторами и прочими причандалами, а тут пусто.
Хотя, откуда мне знать? Может, стоит сделать какой-нибудь знак, и все стены покроются экранами, выдвинутся пульты разные… С другой стороны, к чему пульты, когда автоматика справляется? Ну, это как сказать…
– Здесь вы поосторожней, – сказал я, проводя друзей в очередной блок – полусферу ста метров в диаметре, прикрытую котельным сводом, мягко светящимся белым. – Тут гравиустановка не фурыкает.
– Вообще? – восхитился Эдик.
– От слова совсем. Держи веревку! Обвязывайся…
Веревка была обычная, бельевая, ее прочности хватит. Я осторожно двинулся вперед, вспоминая, как порхал в прошлый раз, угодив в зону невесомости. Никакого позитива эта микрогравитация во мне не оставила, но Эдику же не докажешь…
– Слышь, астрофизик? – строго сказал я. – Если ты повиснешь, а потом отлетишь направо к борту, тебя приложит об пол пятнадцать или двадцать «же»! Понял?
– Понял! – ответил Лахин, подскакивая и забирая влево.
Чем левее он оказывался, тем его скачки становились выше, а тело дольше задерживалось в воздухе. И вот – завис, переворачиваясь головою вниз.
– Доволен? – буркнул я.
– Ага!
Я покопался в карманах, досадуя, что не додумался прихватить с собою камушков, и нарыл пятак. Расставаться с пятью копейками было жалко, но я пересилил жадность – и пульнул монеткой в дальний правый угол.
Пятачок, крутясь и посверкивая, улетел – и резко ударил об пол, впечатываясь в упругое рубчатое покрытие.
– Ух ты! – воскликнул Эдик, паря на высоте человеческого роста. – Здорово!
– Спускайся давай.
Мы сделали еще три шага, волоча Лахина за собой, как шарик на веревочке. Я ощутил прилив тяжести и замедлил поступь, а Эдик и вовсе «спрыгнул», отбив себе пятки.
– Бли-ин…
– Сказано ж было – спускайся!
Я осторожно шагнул вперед – полное впечатление, что ногу вместе с гирей поднимаешь.
– Раньше такого не было, – пропыхтел я, – тут нормальная тяжесть стояла…
– Все портится, – закряхтел Бунша, – и гравитаторы твои – тоже. Небось, не на гарантии…
– Ох ты…
Гравитация достигла двойной – будто я не рюкзак на спине нес, а еще одного Саньку Тимофеева.
– Кузьмич, снял бы ты свой рюкзак…
– Ни хрена… – уперся старик.
Мне еще килограмм сорок прилило – как два коромысла с полными ведрами на плечи возложили. И вдруг тяжесть спала, вернувшись к единице.
Теперь даже увесистый рюкзак казался мне легким.
– Ф-фу-у! Прошли!
– За мной.
Следующая палуба напоминала бочку разрезанную повдоль, – прямоугольную площадь с футбольное поле величиной прикрывала сводчатая крыша. И здесь не было пусто – непонятные машины рядами и шеренгами заполняли весь блок. Похожие на толстые колонны, оплетенные трубами разного диаметра, истыканные хрустальными полусферами, за которыми роились пузыри, инопланетные агрегаты поднимались до самого потолка, наполняя воздух басистым гудением, изредка прерывающимся резкими медными ударами. Остро запахло озоном.
Оглядывая непонятную технику, я заметил стрелку, нарисованную маркером на боку установки, и прибавил ходу.
Отсек с машинами продолжался еще одним таким же, с той разницей, что вместо гладкого, пружинящего пола там стлался густой, тяжелый… дым, белый с голубым. Он стелился понизу, как туман, и опускать в него ногу было боязно.
Кузьмич ткнул «синий туман» прикладом винтовки – и ничего. Храбро шагнул – и заковылял.
– Как в воде идешь, – прокомментировал он, – сопротивление такое…
Вздохнув, я тоже погрузился в «дым» – тот колыхался ниже колена. И впрямь, разгребать с виду бесплотный туман приходилось с натугой. Так мы и побрели, пока странная дымная пелена не истончилась у порога третьего отсека, тоже забитого машинами, но только здесь стояла тишина, а воздух был наэлектризован – длинные седые волосы Бунши распушились, по моей одежде пробегали искры.
– Током не бьет? – с деланой заботливостью
