Тишина.
И птичек за окном слыхать. Соловьи, чтоб их. На Севере соловьи тоже поют, ночами. Наверняка все еще поют, хотя годы прошли, а розарий, матушкой созданный, захирел. Но птицам-то что до забот человеческих.
- Мог бы и написать.
- Чтоб ты еще дальше сбежала?
- А сюда...
- Как сказали, что собираешься, то и я решил... давненько при дворе не показывался. И вообще... у меня, между прочим, внучка имеется. Мужа ей подыскать надобно. Только ж разве позволит? Вся в батьку. Упрямая и дурковатая.
- Не греши на девочку...
- Я не грешу. Я горжусь.
- Сядь уже, в ногах правды нет.
- А где она есть? - но совета Довгарт прислушался, сел рядышком и за руку взял, погладил пальцы. Спросил: - Вернешься?
Ей бы ответить, что всенепременно, но... куда?
Как?
Вновь взглянуть на пепелище? Пусть расчищенное, пусть прикрытое ковром травяным и почти даже на пепелище собственно не похожее? Пересчитать молоденькие березки, которые на нем выросли? И постановить... возродить усадьбу?
Или же напротив, бросить, как оно есть, и отстроить новую?
Но все равно... там все будет, как прежде. И не так как прежде одновременно. И она, глядя на разросшийся, забуявший черемуховый куст, станет гадать, почему ей в голову не пришло, что...
- Не знаю... - она погладила морщинистую руку. - Я... и хочу, и боюсь. Там все... напоминать станет.
- Станет, - согласился Довгарт. - Если за прошлым вздыхать, то всенепременно станет.
- А что еще делать?
- Дело.
- Какое?
Таровицкий подбородок почесал. Щетина пробилась. У него она всегда быстро отрастала, отчего он злился, потому как бороды в то время уже вышли из моды. Правда, после опять вошли и снова вышли.
- Мне тут... предложили... точнее поручили... не только мне... в общем, тут кто-то сильно умный посчитал, что магов в Империи больше, чем мест в Университете. И не дело это, когда одаренные люди вместо службы Императору дурью маются да в заговоры лезут. Они-то Университет расширят, само собой, но понимаешь же, что ширить его сильно некуда. Вот и пришла мысль, что второй нужен... под императорскою рукой чтобы. А где я, и где Университет?
- Справишься.
От него пахло лесом. Светлым бором сосновым, в котором ветер гуляет. И да, ей бы хотелось вернуться... к этому вот бору. К солнцу, что, пробираясь сквозь колючий покров, разливается по сухим мхам. Тронуть тяжелую смолистую кору, липкую на жаре.
Вдохнуть запах.
Снять ягоду черники или...
- Если поможешь, справлюсь.
- А если нет?
- Поможешь, - уверенно сказал Довгарт. - Куда ж ты денешься... у меня, между прочим, сердце слабое. За мною постоянный пригляд нужен, чтоб целитель хороший... а то прислали каких-то девиц... юбки короткие, губы намалеваны. Срам, а не целительницы?
- Куда прислали?
- Ко мне, - а глаза смеются. - Приглядывать.
- Я им пригляжу, - пообещала Властимира и поднялась, на руку опираясь. - Так пригляжу... я смотрю, тут вообще думают, что если дар есть, то и учить не надобно, само приложится...
- Вот и поучишь.
А солнце там жаркое, даром, что лето короче крыла мушиного. Но такого Властимира нигде не встречала...
- Будешь этим... как его... деканом целительского факультета.
- Я?
- А кого мне еще брать? В Арсиноре, небось, своего не отпустят. Они и тебя хотели звать. Преподавателем. Но я сказал им, что шиш. У них своих хватает, а мне ты нужней.
- В Университете?
- В жизни.
Сказал спокойно. Ровно.
И... наверное, ему можно верить. Наверное, он не обидит. Только сердце неспокойное - после инфаркта, между прочим, покой нужен - сжалось тревожно.
- Я не буду тебя торопить, - он вновь же понял и, диво дивное, не обиделся. Верно, с годами и огонь горит спокойней. - Только и ты не убегай больше. Ладно?
- Не стану, - пообещала Властимира.
Да и куда ей?
Если от солнца, северного короткого лета и этого невозможного мужчины. У него, между прочим, кусок души Властимириной, а потому приглядывать стоит, пока и вправду не прилипли к этому куску какие-нибудь девицы в коротких юбках и с напомаженными губами.
И вправду, срам.
Глава 36
Глава 36
Лизавета просыпалась.
И засыпала.
Она открывала глаза, видела над собою лица, но удержаться средь них не могла. Сон тянул ее, и она падала-падала, только затем, чтобы вновь очнуться и открыть глаза.
Тетушка с вязанием.
Спицы касаются друг друга и щелкают едва слышно. И тянется нить от розового клубочка, переплетается узором. Шапка будет? Шарф? Не важно.
Сестры.
Сидят на постели и ругаются, но шепотом, прилично. Шарф несвязанный делят? Или что-то важное? А ведь Ульянка не о шарфах думать должна. Ей пора к учебе готовится, повторить хотя бы основное, чтобы...
...князь Навойский. Хмурый такой. Сразу просыпаться стало страшно. И захотелось успокоить в то же время: какие бы заботы не терзали его, все пройдет. Тетушка так говорила и... права была.
Пройдет.
Все.
Снова пустота.
Голоса.
- Почему она не приходит в себя? - это вновь Димитрий. И сердится, сердится. Право слово, нельзя же постоянно быть жизнью недовольным? Это дурно на пищеварении сказывается, все о том твердят.
- Не знаю, - от Одовецкой пахнет полынью.
И она красивая.
Куда красивей Лизаветы. А еще родовита, богата и вообще...
- Физически она совершенно здорова. Душа ее тоже на месте, только... что-то не ладится. А целовать пробовали?
Это она Навойскому советует? Вот уж удружила... с такими подругами и врагов не надо. Где это видано, чтобы умирающих против воли целовали?
- Ее душа слишком долго была вовне, - этот голос Лизавете не знаком. Он мягкий и теплый, как матушкина лисья шуба. И Лизавета щурится, вспоминая, как некогда с сестрами пряталась под этой шубой. На печи.
Горячо.
Огонь шумит, печь потрескивает. Сестры копошатся, шепчутся о чем-то...
Возвращаться надо, только неохота.
- Ей непросто будет привыкнуть к телу наново.
- Но она не уйдет?
А Навойский беспокоен. Чего он так переживает? Никуда Лизавета не уйдет. Как идти, если ей и шевелиться-то лень.
- Здесь я не волен. Я могу, конечно, привязать душу к телу, но это... не лучший выход. Она сама должна решить.
Что?
Лизавета не хочет.
Ей тепло и уютно. И она вновь проваливается в сон.
- Рыжая, - Навойский рядом. Разве позволительно, чтобы мужчина в девичью постель залез, да еще и с ногами. Лизавета надеялась, что он хотя бы сапоги снял. С сапогами оно как-то вовсе уж... неправильно. - Рыжая, открой глаза.
Она бы с радостью, хотя бы для того, чтобы высказаться. У него, может, страсть сердечная или как там в книгах пишут, а у Лизаветы репутация, пускай и старой девы, но это ж еще не повод в
