Наконец Генхард разобрался с обувью, а Яни торжественно принесла горбушку хлеба с маслом. Нико проглотил ее и надеялся освободиться от бешеной парочки, но не тут-то было. Оказалось, они договорились на сегодня сыграть роль его свиты: «Потому как принц мрачнеет с каждым днем и расстраивается, что слуг у него нету. И так он или совсем помрет или чернокожий станет, как люди с Нунумбы!»
Нико внутренне взвыл. И почему эти двое увязались за ним именно в день, когда он решился на первое убийство? Настрой оказался испорчен, а освободиться от навязчивого дуэта, не используя слов, не представлялось возможным. Вариант с побегом Нико тоже не нравился: если он пропадет, эти двое наверняка начнут носиться по улицам, горланя о соахийском принце, и это привлечет нежелательное внимание. Пришло время подумать о том, чтобы жить отдельно. А лучше – вернуться в Еванду, поближе к порту. Но там с тренировками будет сложнее. Хотя всюду есть бездомные, которых можно прикончить перед затмением.
Нико подавил в себе отвращение и стыд от этой мысли. Все средства хороши. Так учил Тавар. Каково ему будет сдохнуть по собственному методу?
– Ты видишь?! – гордо воскликнул Генхард. – Он улыбается! Я же говорил, что обрадуется!
Нико тут же перестал ухмыляться и кашлянул, остановившись у булочной. Там он сунул Генхарду и Яни по медяку и ткнул пальцем в вывеску.
– Есть хочет! – обрадовалась Яни, отдавая монетку Генхарду. – Ты иди покупай, а я останусь с ним, а то он расстроится, если вся свита уйдет!
Нико готов был провалиться под землю к кротам, лишь бы избавиться от этих горе-слуг. Он дал девочке еще денег и подтолкнул в сторону двери, в которую уже вошел кудрявый.
– Генхард, подожди! Он совсем голодный! Надо побольше купить! – весело закричала Яни, взлетая по ступенькам.
Нико дождался, пока она скроется в булочной, и метнулся в ближайший проулок, решив не возвращаться в дом порченых. Он прожил с ними почти трид и успел привыкнуть к незатейливому быту, вечерним разговорам за столом, ворчанию Марха, улыбке Илана, причудам Яни и Генхарда, насупленному молчанию Дорриана и доброте Рори, который то и дело тащил в дом голубей с обмерзшими лапками. Эта странная семья казалась надежней целого мира, но дать себе привязаться к ним и стать частью их жизни Нико не мог. Он не был рожден сыном затмения, и пропасть прошлого отделяла его от каждого в этом городе и во всем мире.
– Посторони-и-ись!
Принц не успел опомниться, как на него налетел щербатый мальчишка.
– О! Господин хороший, а я вас знаю! – радостно заулыбался он, поправляя сползшую на лоб шапку, и тут же затравленно оглянулся.
За ним бежали с палками аж шестеро крепких на вид ребятишек.
– Ну и где ты так вляпался? – без интереса спросил Нико и понял, что заговорил впервые с тех пор, как очнулся на свалке.
– Я им про леденчик хвастал, который в Еванде ел, – буркнул мальчишка, прячась за спиной принца. – Рыбка это была красная… С мою ладошищу!
– Вот же проблемы у людей… – закатил глаза Нико. Он порылся в нагрудном кармане и кинул каждому из преследователей по медяку. – Берите и валите отсюда, не то поколочу.
Мальчишки пару минут недоуменно пялились на деньги, потом веселой гурьбой понеслись в сторону рынка.
– А мне-е? – обиженно протянул болтун.
– А ты не хвастай лишнего. – Нико щелкнул его по носу. – Меньше под ребра получишь.
Мальчик надулся.
– Слушай, ты говоришь, батька твой уголь возит в Еванду, он, случайно, сегодня не едет? А то мне тоже туда надо.
– Н-нет, господин хороший, он теперь в Рахму укатил… Но тут много всяких в зиму катается, вы к воротам идите и поспрашивайте у тех, у кого желтое колесо намалевано. Они людей до городов возят, а обратно товаром грузятся.
– Ладно, – сжалился Нико, – вот тебе плата за хороший совет, и с этих пор язык за зубами держи, понял? Меня в другой раз тут не будет, а батька твой опять уедет, и шею тебе намылят.
Мальчишка взял монетку и долго смотрел на нее невидящим взглядом, потом вдруг вцепился в ногу Нико и заревел изо всех сил.
– Ты чего?! – испугался принц, оттаскивая паренька в сторону. – Чего ревешь-то?
– А у меня батьки не-ету, – рыдал тот, снова ухватив Нико за штанину, всхлипывая и заикаясь. – И в Еванду я не ката-ался и леденчик не е-е-ел.
Принц выпучился на него.
– Тогда откуда ты про Соаху узнал, а, болтун?
– А я… я торгашей подслушиваю и потом всем новости рассказываю, чтобы на покушать мне да-али. А вы такой добрый, господин хороший, такой вы добрый! Я хочу такого, как вы, ба-а-атьку! А у них у всех батьки е-е-есть! И пряники им на Новый год купи-или, а я… а я и корочки не съе-е-ел! Потому что я… я… в барахло нарядился с помойки и воняа-а-а-ал, а они такого Мороза вкусным кормить не захоте-ели!
Нико показалось, что этот ребенок промочит ему брюки. Прохожие странно смотрели на них и перешептывались, но никто не подходил узнать, в чем дело.
Мальчишка все причитал, и принц только сейчас увидел, что вся одежка на нем волочится и подвернута во множество слоев, а шапка сползает на глаза оттого, что первоначально вязалась для взрослого.
Нико прислонился спиной к стене какого-то здания и начал биться об нее затылком. Мальчик перестал плакать, втянул сопли и удивленно посмотрел на принца снизу вверх.
– Господин хороший, вы чего это делаете? – спросил он с тревогой.
Нико остановился.
– Пытаюсь выдолбить из себя кое-что, чего не должен чувствовать, – сказал он и, опустившись на колени, тряхнул мальчика. – Я плохой человек. Очень-очень плохой, ясно тебе?
– Вы хороший! – с готовностью возразил болтун.
– Нет, я злой, опасный и страшный. – Нико серьезно посмотрел на него. – Теперь отойди и скажи, что я плохой, и тогда я тебе еще денег дам.
– Вы хороший, и я вам больше врать не буду, – заявил мальчик и обнял Нико.
– Чтоб тебя там в твоей шкатулке трижды перевернуло, Такалам! – прорычал принц, высвобождаясь и вставая. – Ладно, мелкий. Тебе жить-то есть где?
– Я там у одних на чердаке живу. Тихонько открываю окошко и в него пролезаю. А вам тоже жить негде?
– Слушай, я тебе про один дом расскажу. Иди туда и скажи, что будешь с ними жить и что я из города ушел. Тебя примут.
– И все? – удивился мальчик. – А вы куда?
– Далеко, – отрезал Нико. – Пусть не ждут. А вот это возьми и передай самому черноволосому и кудрявому. Скажи, что от брата. Обрыдается от счастья, бедолага…
Он вложил в ладонь болтуна два серебряных кругляша, от вида которых у того отвисла челюсть, и быстрым шагом направился прочь из города, пообещав себе, что это последний раз,
